Благоуханная, благодатная весна не за горами. Сердце, чувствуя приближение тепла, трепещет и поет, подобно божьим пташкам. Пусть с лагуны еще дуют холодные ветра, пусть церковь твердит о скором наступлении Великого поста, Венеция, о, дивный край, не унывает, ведь прежде Пепельной среды случится карнавал! И тут уж буйствуй, веселись, приближай приход весны и люби так жарко, так сильно и так страстно, как только позволяет любить пламенная итальянская душа, а на рассвете, не помня себя от хмеля, вызванного вином и поцелуями, шепчи, кричи и пой «Ah! Vita Bella!».
Нет милее города, чем Венеция, нет прекраснее женщины, чем влюбленная женщина. Взор ее становится нежен и мечтателен, а дыхание чуть учащеннее, в движениях – то нега, то скорый порыв, полный жажды любимой быть и править милым сердцем безраздельно, чтоб никого иного, кроме нее, и в мыслях не было у того, с кем, чудится, делила бы не только ложе, но и всю жизнь, каков бы ни был ее срок.
Такой была и тем жила гетера, подруга многих, Бьянка Рута. Сегодня получила она три письма от трех благородных мессеров. Каждое содержало приглашение провести карнавал с ним. Одно, от мессера Паоло Фиттипальди, было всех милее, но не обидеть следовало бы и других, ведь их подарки очень ценны, особенно когда приходит время оплачивать счета.
Вздохнув, куртизанка, сидевшая у камина и кутавшаяся в теплый платок, подозвала служанку.
- Нинучча…
- Да, донна.
- Найди мне… Ах, Смерть Христова, да оставь ты попугая!... Принеси мне перо и…
О, как черны глаза мессера Паоло, как вьются его волосы, как сильны его руки.
- Нет. Стой. Найди Пинуччо. Где он? Пусть явится немедленно. Ступай.
- Да, госпожа.
- Нет. Постой. Скажи Тинелле, чтоб сходила к лавочнику, купила тот синий бархат и парчу. Ну, что ты смотришь? Скорей!
У донны Бьянки сердце было добрым. К Пинуччо, маленькому Купидону, куртизанка испытывала тепло. В ту пору, когда она приняла у себя карлика, умевшего балагурить и выводить красивые строки на бумаге, которые под силу не всякому печатному станку, в писаре Бьянка Рута не нуждалась, потому, как сама ни мало была обучена грамоте. Однако о своем решении ни разу не пожалела. За короткий срок Пинуччо стал для нее не только слугой, но советником и мудрым собеседником. Иной раз куртизанка замечала по его взгляду и тону, с которым он к ней обращался, что красота ее не оставляет равнодушным и его, но внимания на это не обращала. Когда вокруг все жаждут от тебя хотя бы слова или взгляда, привыкаешь.
- Ах, друг Пинуччо, - приход карлика Бьянка заметила краем глаза, - случалось ли тебе стоять на перепутье? Случалось ли тебе влюбляться? Садись. Читай. Мне нужен твой совет.
Все три письма оказались в руках у Пинуччо.

Отредактировано Bianca Ruta (01.03.2011 10:52:25)

На ребенка был похож писарь, но знала Бьянка Рута, что по душе и уму он мужчина. Не досаждая жалостью, не смеясь, слушала она речи Пинуччо, дивясь тому, как порой несправедлива судьба, заключающая зрелый разум в детское тело.
Иные женщины поверяли секреты подругам или же служанкам, а донна Бьянка верила лишь карлику, словно брату, зная, что не выболтает, не предаст.
Прочитанные письма легли на колени, вопрос застыл в воздухе, оставаясь без ответа, не произнесенного губами куртизанки, лишь нежная улыбка их изогнула.
- Постой. – Поднявшись, Бьянка взяла лютню и вновь села рядом с писарем у камина. – Хочу спеть. Когда еще случится куртизанке беспокоить струны не по заказу?
То была песня, привезенная из Испании, мелодичная, страстная и печальная, о майских розах и любви, сжимающей грудь то болью, то сладким томлением.* Не поднимая глаз, пела донна Бьянка голосом глубоким и чистым, неспешно танцевали пальцы в узорном круге лютневой розетки. А когда песня подошла к концу, женщина ясным взором взглянула на писаря.
- Как мне каждому угодить, но не вызвать гнева, что рождает ревность? Что написать?

*La rosa enflorece

Отредактировано Bianca Ruta (08.03.2011 18:20:46)

Из высокой груди Бьянки руты вырвался вздох.
Тяжела доля птички, запертой в золотой клетке, не легка судьба и женщины, богатой от внимания многих мужчин. Нужды не знать, но чувствовать, сколь достаток зыбок, испытывать любовь и не иметь возможность отдать ее лишь одному, смешно, наверное, - куда страшнее есть беды, но пусть первый бросит камень в куртизанку тот, кто всегда доволен свей жизнью.
Мужчины благоговеют и преклоняются, а женщины ненавидят. В чем правды больше: в откровенном обожании или же в презрении?
И жизнь так коротка… Болезнь и смерть всегда стоят у двери и ждут, глядишь, и красота уж увядает, слабеет ум, а от поклонников и след простыл.
Еще живая, та, что приютила Бьянку и дала ей все, говорила, поучая приемную дочь: «Должен пылать твой взор, любезной или непокорной, когда необходимо, должна ты быть со всеми, кто может стать благодетелем, и помнить постоянно, что страсть твоя и нежность – правдивая игра, не более. Не смей им поддаваться в самом деле! Холодный ум нужнее куртизанке». 
И донна Рута усвоила урок, но как же трудно было следовать совету!
Инструмент, еще мгновение назад услаждающий слух, немелодично брякнул и был отложен в сторону. Женщина, откинув медные пряди волос за плечи, стала прохаживаться по зале. Затем, остановившись, подошла к камину и грела руки у огня.
- А что же написать мне двум другим? Уже ли то же, что и первому?

Сложив руки на груди, Бьянка Рута погрузилась в задумчивость. Молчание было ответом верному слуге.
Польстить двоим, другому - отказать, суля вознаграждение за терпеливое ожидание. Как ни крути, все одно – льстить всем. Мужчины падки на похвалу, возвышающую их над себе подобными, и на сладкие обещания, кои неизменно превращаются в жаркие клятвы.
Так думала венецианка, но, помня о том, что бесконечен спор дочерей Евы с сынами Адама, в котором каждая из сторон обвиняется в подвластности речам приятным и нарушении всех клятв, мы ни в кого не бросим камень, до конца исполнив роль стороннего беспристрастного наблюдателя.
Вздохнув раз, другой, чувствуя в душе необъяснимую тревогу, донна Бьянка, наконец, решилась.
- Что ж, друг Пинуччо, пиши. Сначала мессеру Паоло Фиттипальди.
Не будем здесь раскрывать содержания трех заветных писем.  Оставим слугу и госпожу. Однако, поскольку позволено нам заглянуть вперед во времени, поведаем, не тая, что каждое послание явилось образчиком красноречия, но, увы, вмешался случай, а быть может, судьба: Паоло Фиттипальди и один из тех других, чью благосклонность донна Бьянка не хотела терять, получили письма в одно и то же время, более того, проводя его за беседой друг с другом, а посему узнали оба, что никто из них не является единственным. Легко вообразить, какое воздействие оказало это внезапное и, надо думать, неприятное открытие на гордых мужчин.
Так над златокудрой головой Бьянки Руты в одночасье сгустились тучи.

Отредактировано Bianca Ruta (25.05.2011 13:43:21)