Дни без света, ночи без луны и звезд. Странные, беспросветные, глухие. Пустынные дороги, путанные тропы. Ветки, царапающие лицо. Не больно. Марко брел, не разбирая пути, то и дело спотыкаясь, будто вел чего нечистый. Низко опустив капюшон, кутался в плащ. К подошвам сапог налипли комья земли. Пару раз споткнулся, упал на колени, упершись ладонями в грязь. Хотел отдышаться, да в груди замер вдох, а выдохнуть никак. Руки и лоб были холодны, и Марчетто никак не мог согреться. Оружие и сумку забрали видать, пока он был в беспамятстве.
Туман кругом, белый как молоко, в нем иногда слышались голоса, но Марко не понимал, что кричали ему «с той стороны». Знал только – не свои. Продолжал упорно идти вперед, куда глядели блеклые, словно подернутые пеленой, глаза.
Знал, ждет его Тереза, коли не придет – будет слезы целыми днями лить.
Сколько шел, как шел – не помнил. Мимо проскрипела телега, да чертыхнулся правивший лошадкой мужичок.
- Смотри куда идешь, пьянь! – в сторону плюнул, да дальше поехал. Марко встал как вкопанный, долго смотрел вслед.
И чего не попросил по дороге довезти, дурак? Покачал головой, глухо хрустнув позвонками.
Вечер был темным, вязким, жарким. Слабый ветер сдувал с плеч пыль дорог.
Ни живой, ни мертвый, между раем и адом, Марко Радичи пришел  в город на границе дня и ночи. Торопился, а ноги двигались медленно, будто ватные.
Он не помнил, сколько не спал или когда уснул. Знал только, что во время боя, когда смешались свои и чужие, обнялся крепко с таким же как он воякой, и рухнул больно ударившись головой, захлебнулся на вдохе. Потом отчего-то стало во рту горько, а перед глазами темно.

Марко обнимал Терезу крепко, чувствовал, как заходится от радости девичье сердечко, а сам был как камень. Долго молчал, словно набрал в рот воды. Вроде и вернулся, а что-то не так. Давила душу тоска.
Обхватив ладонями ее белое, с румянцем во всю щеку, лицо, поцеловал теплую, пахнущую молоком суженую в губы. Прислонился лбом ко лбу и только потом хрипло сказал:
- Я вернулся, - к меди и песку добавился запах дождя, сырой земли, вывороченных корней и выгоревшей на солнце травы.
– Холодно, - беззвучно произнес, шевеля бледными, обветренными губами. А когда отстранился и взглянул сверху вниз, стали видны залегшие под глазами тени. Два черных провала, заострившиеся черты.
- Никому не говори, - попросил строго, словно это был страшный секрет.  Сам не знал, почему нельзя, но будто дергал его кто-то за нитки, заставлял открывать рот, говорить эти слова.

- Накануне дождь был сильный, лил как из ведра, - невпопад сказал Марко, уткнувшись лицом Терезе меж грудей, устало прикрыл глаза, шептал хрипло. – Как будто дева Мария по нам плакала. Река разлилась… Две реки было. Вода и люди, - говорил, словно бредил. – Вода и люди…
Потом Марко отстранился, поглядел на чашу, взял в руку, сделал глоток и поперхнулся. Полилось с губ вино как кровь. Как тогда, когда падал навзничь, и опрокинулось небо, хлынуло чернотой.
- Прости. Прости меня, Тереза, - вновь забормотал Марчетто, вытирая рот рукавом. – Ничего тебе не принес, вернулся с пустыми руками. Все растерял.
В глазах, остановившихся и как у мертвой рыбы тусклых, застыла мольба.
Марко поставил чашу на стол. Есть не хотелось. Как шел, сколько шел без еды и воды, сам не знал. И теперь не надо было, как будто нахлебался вдосталь из реки, сырой земли с дождевыми червями досыта наелся.
- Я погреюсь тут немного, да на тебя посмотрю, а потом пойду. Ты только поцелуй меня еще раз. Ладно? – раньше, когда она его обнимала, гулко ухало сердце, а теперь хоть руби на части да иголками коли – все та же пустота, что внутри, что снаружи. Боль и тоска.

Отредактировано Marco Radici (24.09.2011 05:08:18)

Марко, обнимая Терезу, все глядел  и глядел  в одну точку, на огонь. За окнами была жаркая и душная ночь, а он все никак не мог согреться. Навязчивым эхом звучал лязг оружия, крики множества глоток, лошадиное ржание, свист арбалетных болтов, треск щитов, хруст ломающихся костей и бульканье крови, чей-то предсмертный стон. Перед глазами серо-бурым пятном, как в тумане, вновь проявилась картина сражения. Огромная скотобойня, гарь и невыносимая вонь.
Резня была страшная, однако к резне он давно привык. В какой-то момент Марчетто перестал понимать, что происходит, где свои, а где чужие. Приказано было отступать, и французы добивали миланцев как собак. Никто не брал пленных. В грязи,  ничего не видящий от ярости, Марчетто отчаянно отбивался, думая только об одном – выжить, вернуться домой.
Нельзя умирать, твердил про себя. Нельзя умирать, когда ждет она. Нельзя закрывать глаза. Нельзя оставаться лежать здесь. Нельзя дать себя похоронить.  Внезапное осознание оказалось настолько ярким и пугающим, что Радичи невольно вздрогнул, будто бы все тело свело в судороге. Все и сразу понял. Вспомнил.
Когда после залившей глаза тьмы Марко увидел яркий свет, он подумал, что один туда не пойдет  и не уйдет из мира живых до тех пор, пока не увидит невесту. Очнувшись затем в беспросветном тумане, думал, что все это потому, что ударился головой.  Потому своих ран не замечал и в то, что мертв, не хотел верить.
- Все хорошо, - отозвался мертвец эхом. – Я не болен, - и прижав плачущую Терезу к себе, принялся слепо целовать щеки, подбородок и губы. Вкус у этих поцелуев был как яд горький.

На следующий день в обед заключили перемирие, у деревушки Форново миланцы, венецианцы, французы собирали тела погибших. Предавали земле. Не мертвые хоронили своих мертвецов, но живые. Чудом уцелевшие, израненные и изможденные. Обозленные, уставшие, измученные бессонницей люди с потухшими глазами, осунувшимися бледными лицами, замызганные в крови и грязи. Среди них, не разбирая своих и чужих, бродил неупокоенный Марко. Это была Пиррова победа, пустое кровопролитие ни к чему не привело, лишь добавило незаживающих ран и боли.
Слушая Терезу,  Марчетто не знал, что теперь ответить. Все было неправильно. Его возвращение вопреки всему. Ее слезы. Эта душная июльская ночь, в которую ему было холодно, словно в стеклянном, белом январе.
- Я здесь, - сказал он тихо, баюкая ее на коленях. – Я никуда без тебя не уйду. Не носить тебе вдовье платье, Тереза, - слова прозвучали твердо. Так произносят страшные клятвы на крови, именами любимых.  Так обещают забрать с собой на тот свет.
Не знала Тереза, зачем на ее пороге объявился мертвый жених. Не понимала очевидного. Обнимала, целовала холодные губы и просила взять ее под венец. Не носить Терезе вдовье платье и свадебное не носить. Не жить без любимого Марчетто. Вовсе не жить. Эту страшную правду Марко решил сберечь до срока.
Широкая холодная ладонь его гладила Терезу по золотым волосам.
- Не плачь, голубка моя. Я навсегда буду с тобой.

Молчал Марко, как если бы попал к неприятелю в плен. Молчал о том, что никогда не обнять ему брюхатую жену, не услышать истошный, торжествующий над хаосом и смертью крик первенца. Молчал о том, что сам мертв и о том, что никогда не станут золотые косы Терезы серебром. Упорно стиснув зубы, молчал о том, что не видать обоим счастья среди живых, на грешной земле. Не покупать новую утварь в дом, не молоть муку, не разводить огонь в очаге. Не ссориться по пустякам и не мириться с поцелуями и тесными объятьями. Не рассказывать друг другу городских новостей и смешных происшествий, лежа перед сном в постели. Не ставить миску со сметаной для полосатого желтоглазого кота…
- Платье… - только и смог сказать Марчетто, как завороженный глядевший на огонь. Огонь в очаге был как жизнь. Отгорев ярким пламенем, теперь еле теплился. – Да. Покажи свадебное платье, Тереза. Надень его для меня?

Казалось, что ожидание длится вечность. Где-то в глубине души поселился страх, что убежав, никогда не вернется его Тереза, будто лестница наверх была сооружена между небом и землей, между раем и адом.
Но что есть ад, как не это бесконечное ожидание? А как там, на небесах, Марко не знал, да и не был уверен, что именно туда попадет. Человек простой, как и все грешный.
Когда вернулась невеста, полыхающая золотом и алым, как закатное солнце, защемило у Радичи в груди.
- Нравится, - хрипло сказал Марко и отчего-то смутился, опуская взгляд. Будто увидел запретное, то, что должно было радовать живых, но не его, мертвеца.
- Пойди сюда, Тереза, я помогу тебе, - попросил горе-жених. Когда стал тянуть шнурок, пальцы едва гнулись, не слушались. Казалось, вот-вот о тонкую тесьму порежется.
Взяла сердце досада, а потому он стукнул что было мочи о стол холодным кулаком. Боли не почувствовал, лишь все то же тягостное отупение.
- Зачем ты такая красивая, Тереза... Зачем такая ласковая. Только сердце томить,  - сказал он очень тихо и обнял суженую сзади, лицом уткнувшись в белое девичье плечо.
- Быть бы нам венчанными прямо сейчас, не томился бы я так, не неволился.
Где-то вдалеке в преддверии утра залился протяжной трелью соловей, но была она как плач.

Отредактировано Marco Radici (04.10.2011 17:58:45)

- Нет. Не надо, – внезапно запротестовал Радичи. – Не снимай свадебный наряд, - попросил уже тише, держа суженую за руки. Догорая, вспыхнул в очаге огонь. Затрещал, заискрился вновь.
Мертвый солдат отстранился, любуясь Терезой. Все так же глядел неотрывно, и будто чудилось ему за спиной невесты что-то. То ли белые крылья, то ли пожарищ едкий дым.
Взгляд был темным, вязким как трясина.
Вместе они смотрелись странно. Он в запыленной и грязной одежде, прячущий под плащом копейную рану. И она, светлая, чистая, завернутая в ярко-алый шелк, все равно что ангел или святая. Ореолом вокруг головы золото волос.
Вновь прижав Терезу к себе, Марчетто сказал:
- Пойдем, взявшись за руки, до церкви. Просто до церкви дойдем… - хриплый шепот тяжело срывался с обветренных побелевших губ. И вопреки его страсти, сердце не билось. Стыло тяжелым камнем в груди.
Держа девицу за руку, он увлек ее за собой к выходу из дома. Навстречу соловьиной скорбной песне. Навстречу погибели.

Так бы идти и идти, взявшись за руки, глядя только вперед. Вдохнуть свежий, чуть сладкий воздух полной грудью, да Марчетто не мог. Переставлял ноги, как деревянный истукан. Остановившимся взглядом смотрел прямо перед собой. Тянулся тяжелый шлейф шелкового платья Терезы, в предрассветной тьме густо-красный, как кровь. Гордо шел рядом с Терезой Марко и крепко держал руку невесты, не вырваться.
- Потерпи, милая. Немного осталось, - попросил он девушку. – Дойдем до храма, там и присядем отдохнуть, - на ступенях, он думал, их двоих примет Бог.
Обнял Марчетто, взял любимую на руки и понес дальше, чтобы она не утруждала ноги. Тереза охнула, подхватила шлейф и наклонила золотую головку к его плечу. Так было спокойнее. 
Теперь осторожно нес мертвец свою драгоценную ношу. Казалось, будто звездами с неба смотрят на них тысячи глаз, и шорох, что чудился Терезе, был шепотом тех, кто не нашел покой. И если девушка не видела, то сейчас Марко широко раскрытыми мертвыми глазами смотрел на неясные тени, прозрачные бледные лица, протянутые руки и разинутые рты тех, кто застрял между раем и адом. Шел медленно, словно в водах  проклятой реки Таро, где утонули его товарищи, а время бежало навстречу быстрым и сильным потоком.