После того, как Ардженти уехал ни с чем, Джованна заперлась в комнате и остаток дня ни с кем не разговаривала, не пила и не ела, а потому ни сном ни духом не ведала о том, что творится в доме и за его пределами.  Думала, что спасается от отцовского гнева, но сер Антонио лишь раз подошел к ее двери.
- По-хорошему прошу, дочь, отдай свою руку Ардженти, - из-за створок голос звучал глухо.
- Никогда! - Джованна сбросила с колен незаконченную вышивку.
- Где только весь твой стыд, - произнес купец и удалился.
Вечером третьего дня девушка вышла в маленький сад, погулять и полюбоваться цветущими деревьями. Хотя желания ее и остались прежними, на душе было неспокойно. Не только от того, как обошлась она с рыцарем, но и от того, что думала о будущей своей жизни. Жалела Джованна, что не встречался ей мужчина, который был бы похож на Стефано нравом. Тот, хотя и был благочестив, но все же умел и веселиться, и был умен, обходителен и весьма добр. Верностью и надежностью он так же был наделен. Жена его ныне была как за каменной стеной.
А Ардженти что же? Кутила, солдатский кум, пусть и красивый, и состоятельный.
За спиной Джованны послышались шаги, она торопливо обернулась. Перед нею предстал отец, сохранявший серьезное, даже суровое выражение лица. Девушка склонила голову перед ним.
- Идем со мной, - промолвил сер Антонио, взяв дочь за руку.
- Куда? - спросила та с тревогой. Тон отца ей не понравился.
- Кое-кто пришел к тебе.
- Кто?
- Сейчас увидишь, - прозвучало это недобро, и Джованна почувствовала как затрепыхалось сердце.
Купец потащил за собой строптивицу во двор, к воротам, у которых сиротливо жался какой-то оборванец, весь замотанный в тряпки.
- Вот муж твой, - сер Антонио подтолкнул испуганную девушку к нищеброду.
- Отец! - Джованна отпрянула от незнакомца, вцепилась в отцовскую руку. - Зачем вы так?!
- Затем что ты сама сказала, что пойдешь хоть за нищего, но только бы не за рыцаря! - рявкнул мужчина. - Эй, несчастный! Забирай ее, она твоя. Сказал же, что отдам самое дорогое, что есть у меня!

- То же, что и со всякой другой женой, - сер Антонио крепко ухватил за плечи вырывающуюся Джованну, которая упиралась и с ужасом смотрела на побирушку. - Она будет убирать твою лачугу, если таковая есть, шить одежду, чтобы таковая появилась, и готовить пищу, если Бог пошлет ее вам.
Джованна захныкала, когда отец стиснул ее запястье. Не верилось, что он всерьез говорит такие ужасные вещи и на самом деле готов отдать любимое дитя свое какому-то проходимцу без рода и племени.
- Сжальтесь, отец! - взмолилась девушка.
- Поздно! Довольно тебе заниматься всякой ерундой. Бедность не порок, да и отвадила ты всех хороших женихов от нашего дома, всех сватов дураками выставила. Ну так и отправляйся отсюда с тем, кого ты пожелала в мужья! - сер Антонио схватив за руку переодетого Ардженти, насильно вложил в нее трясущуюся ладонь Джованны.
- Вы ведь даже не знаете кто он! - воскликнула перепуганная девица.
- Да кто их там разберет под слоем грязи? Не все ли равно?! Если ты с благородными разницы не делала, с нищим станешь ли? Совет вам да любовь, дети! - сер Антонио подтолкнул их к воротам. - А теперь ступайте прочь, побирушки!
Джованна в отчаянии бросила взгляд на двор, но тот, как на зло, был совершенно пуст, и помочь ей было некому.
- А ты? - с вызовом обратилась она к нищему. - Неужели посмеешь забрать меня?!

- Джованна, - дочь купца скинула подбородок. - Но мне дела нет до того, сколько помещается человек в твоей лачуге. С тобой я не останусь. Ты мне не муж, а я не жена тебе. Никто нас не венчал, мало ли что сказал отец.
Девушка не присела на плащ, не смотря на то, что устала. Даже трущобы остались далеко позади. От реки тянуло сыростью, Джованна ежилась, но укрыть было нечем.
Ее распирало от обиды на отца, который выгнал ее из дома практически ни с чем. Каким же бесчувственным надо быть, чтобы выставить за порог собственное дитя, которое до этого взращивал в любви и заботе? И это только потому, что никому другому отдать не мог. Видно, не так уж велика была любовь семьи к ней, Джованне.
И все же где-то внутри чувствовала она и то, что виновата во всем сама. И от этого становилось только горше.
- Я уйду в монастырь святой Урсулы, и там останусь, - заявила девушка. Настоятельница монастыря была ее крестной, и наверняка не сможет отказать ей в убежище и крове. А там, может быть, они примирятся с отцом, а если и нет, то Джованна сможет принять постриг. Все лучше, чем жить на берегу реки с оборванцем. - Отведи меня к воротам монастыря, и я отдам тебе вот это кольцо, - она сняла с руки золотой ободок, ярко блеснувший в последних лучах солнца. Девушка понимала, что одна вряд ли доберется благополучно, по крайней мере по темному времени.

- Мне нечего дать тебе взамен тогда, - Джованна отвернулась. Ей неудобно было от того, что бродяга поделился с нею едой и дал плащ, хоть и попахивавший, но все же теплый, хотя ничем не был обязан ей. И вдвойне неудобно от того, что чувствовала девица и гадливость к его неопрятным тряпкам, и представлялось ей, что и под ними скрывается какое-нибудь уродство. Иначе зачем заматываться ими по самые глаза? И куда только отец смотрел? А вдруг этот нищий болен проказой? И она может заразиться теперь.
- Я не хочу есть, - соврала Джованна. Чувство легкого голода беспокоило ее, но бродяге было наверняка голоднее. - Отведи меня к монастырю завтра. И со мною поступишь хорошо, и монахини дадут тебе что-нибудь. Зачем тебе возиться со мной? Жена нужна тому, у кого есть хозяйство, за которым потребен присмотр.
Она наблюдала за тем, как нищий разводит костер, и думала над тем, стоит ли ей узнавать имя того, кого завтра уже не увидит. Любопытство победило.
- Как тебя зовут? - спросила девушка, подходя ближе к начинавшему разгораться костерку.

- Ну и ладно! - топнула ногой Джованна. - Я так и буду тебя звать - Нищий. Если бы сказал свое имя, я хотя бы могла тебя поминать потом в молитвах: "Господь, благослови такого-то, не давшего мне замерзнуть на берегу Арно апрельской ночью". А теперь даже если Бог услышит мои молитвы, то не поймет к кому именно должен быть милостив.
Усевшись прямо на землю, она протянула к огню озябшие руки. Если подумать, она могла бы придумать для бродяги много имен. Можно было бы знать его Арно, по имени руки, на берегу которой он ютился, или же Несчастье, потому что нелегкая принесла его в горький для Джованны час.
- Отчего ты не подашься в приют, если за тобой нужен присмотр? - нарушила она наконец молчание. Не хотелось бы ей, конечно, проводить ночь наедине с незнакомцем, но мужчина, видимо, не собирался  причинять ей вред. Нужно только до утра посидеть перед костром, а там уж она вернется в места более ей привычные.

- Ешь сам, - отказалась Джованна. - А то не сможешь ногами передвигать.
Она знала, что голод заставляет людей есть всякое, и много хуже черствого хлеба, но никогда не думала, что и ей предложат ту же трапезу. К тому ж проголодалась девушка пока не настолько сильно, чтобы перебороть гордость.
- Чем ты болен? - спросила она, поджимая под себя ноги. Скоротать время разговором всяко лучше, чем просто дожидаться рассвета. Ночи еще были долгие, а Джованна первый раз в жизни оказалась без ночлега. Если подумать, чем она сейчас лучше, чем Нищий? У того хотя б имелась хибарка, хоть и размером меньше курятника. Что ей до звезд? Девушка предпочла бы их не видеть, но тут же внутренний голос добавил, что звездная ночь - значит ясная, и ей не нужно будет мокнуть под дождем. Так что звездам надо было бы радоваться.
Как же она будет смотреть в глаза своей крестной? Отец выгнал ее с таким позором. Каково будет объяснить отчего это произошло? Джованну снедали тяжелые мысли, она насупилась, вороша палкой угли в костре.

Мысли Джованны заняты были только лишь делами земными. То вскипала снова обида, то подавала голос жалость к себе, то любовь к своей семье, то досада - куда там ведьминому котлу. Но постепенно и взгляд девушки устремился к небу. Живя под отцовским кровом, она любила смотреть на звезды, и даже знала названия некоторых из них. Благословенный мягкий свет проливали они на покрытую мраком землю, помогали путешественникам находить дорогу, радовали взоры людей, уставших в дневных трудах, внушали влюбленным надежды.
Девушку начинало клонить в сон, но она истово сопротивлялась, и дремота отступила прочь. Долго сидела она у костра, до тех пор, пока не услышала мерное и тихое похрапывание бродяги, а потом поднялась и пошла прочь, в город.
Час уже был слишком глух для воров и всякой нечистой братии, так же глух, какими оказались и монахини-урсулинки. Джованну отказались принимать в обитель, как будто весь мир сговорился против нее. А может, так оно и было: она бы не удивилась, узнав, что отец сговорился с крестной. Девушка удивлялась как у божьих людей могут быть такие жестокие сердца. До рассвета она проплакала на мосту через Арно, пока рассветное зарево не окрасило горизонт в робкий розовый румянец. Думала даже броситься с моста в воду, да только убоялась смертного греха, ведь тогда даже Господь от нее отвернется. Жажда жить была все же сильнее.
- Ну погоди же, - она погрозила в сторону отцовского дома, и, решительно ступая, ушла в сторону рынка, откуда уже слышались людские голоса.
Солнце давно уже встало, в храмах отслужили уж Великий час, когда Джованна вернулась к жалкой лачуге нищего. Издали ее было и не узнать. В простом платье и шерстяном плаще, с платком, повязанном вокруг головы, она ничем не напоминала утонченную и балованную девицу. За спиной у нее привязан был тяжкий тюк, гнувший ее к земле, и полный всякого добра. За собой Джованна вела козу, чьи изогнутые рожки были опутаны ремнем.
Осунувшееся личико было серьезно, даже сурово, хотя вокруг глаз можно еще было заметить следы обильных слез.
С видимым облегчением опустив на землю тюк, Джованна достала из-под верхней юбки кошель с медными монетами - все, что осталось после того как она продала свои украшения и сделала покупки, - и бросила его нищему.
- Приданое.
Джованна не знала, как поступит нищий, но намеревалась взять его в оборот - сказалась отцовская хватка. Знала она как хозяйничать женщине, у которой много слуг, но никогда не приходилось ей выполнять грязную работу. Да и без мужчины тяжело будет, не важно худой он или добрый. Назло отвергнувшему ее семейству сама решила устроить свою жизнь, хотя и понимала, что наплачется еще вдоволь.
- Время собирать камни, - объявила Джованна. - Нужен дом. А здесь, - она указала на хибарку с соломой. - Будет жить коза.

Отредактировано Giovanna Castellani (18.11.2012 19:46:16)

- Вот и собери, - приблизившись, девушка стремительно выхватила кошелек и ловко сунула за корсаж. - А эти останутся со мной.
До чего же она дожила! Теперь даже побирушка над нею насмехается. Но Джованна не обиделась. Она и не думала, что все обойдется гладко, и готова была к тому, что нищему и подавно не нужна на самом деле, что бы он там не говорил про уход.
- Как хочешь, - Джованна обвязала козий ремешок вокруг своей тонкой талии. - Хочешь жить в грязи - живи. Я найду себе другое место, - наклонившись, она подхватила узел. Там лежал кроме прочего еще один плащ, но при таком раскладе отдавать его было бы глупо. - У меня будет дом, и будет хозяйство, - упрямо произнесла девушка. - И если увидишь мой дом, милостыню просить не подходи. Лентяям не подаю.

Джованна задохнулась, беззвучно открыла рот, как рыба, выброшенная на берег. Обидно было вдвойне, что нищий говорил правду, и такое действительно могло произойти с легкостью. Из глаз снова брызнули злые слезы.
- И уйду, - всхлипнула девица, стиснув зубы. Плащ остался лежать у ног нищего.
Оставаться одной было страшно. Отчание захлестнуло как весенний паводок, и от уверенности не осталось и следа. Далеко Джованна не ушла, вернулась, увлекая за собой упрямившуюся козу.
- Да ты и не смог бы защитить, даже если б хотел. Мало, что за тобой нужен уход, так ты еще и трус. Я предложила тебе сделать что-то лучшее, вместе сделать, а ты вцепился в свою лачугу, и называешь ее домом. Это - не дом. Это шалаш. В котором место только для одного, - выговорившись, девушка отвернулась. Ей подумалось, что если повезет, она успеет добраться до какой-нибудь деревушки, а там уж кто-нибудь ее приютит, если во Флоренции нет для нее больше места.