Il Novellino |
Уважаемый Гость! Мы рады видеть Вас на страницах "Il Novellino". Форум посвящен Италии эпохи Возрождения. Помощь администрации и ответы на вопросы Вы можете получить здесь. |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Il Novellino » Inventiva » "Госпожа моя Смерть" - 2
Место: Пиза и окрестности. Время: год 1509, июнь - июль.
Действующие лица:
Микеле Альво - пизанец, кондотьер, пытавшийся избежать гибели.
Смерть - ревнивый и не терпящий возражений ангел-душеводитель.
О злоключениях Микеле Альво и о том, что иной раз жизнь намного хуже смерти.
Гонимый бедой, отправился Микеле дальше вместе с людьми, бежавшими из Пизы. Ушел, как был, ничего с собой не взяв - ни питья, ни хлеба в дорогу. В бледном, растерянном человеке мало кто мог узнать кондотьера Микеле Альво, одного из защитников Пизы. Горе настолько сильно сломило его, что казалось, будто остался один лишь призрак от прежнего гордого и славного воина.
В дороге он слышал, как люди толковали о том, что был разрушен его дом и разграблено поместье. Еле передвигая ноги, Микеле старался не глядеть по сторонам, ибо все время мерещилась ему за спиной фигура, закутанная в черное. Но все еще надеялся добраться до дома старшего брата - Луиджи, чтобы просить у него на время защиту и приют.
Никогда не думал Альво, что ему придется придти не с дарами, как делал он это по обыкновению, а с протянутой рукой. Впрочем, надеялся Микеле, что Луиджи его не погонит прочь и от братской дружбы не откажется.
Первые редкие звезды зажигались на вечернем небе, когда голодный и уставший Альво показался у ворот дома, где в достатке жил кузнец. Это был дом, который он помнил и который все еще хранил тепло родительских забот о пятерых детях, среди которых самым младшим был непоседа Микеле.
Опершись рукой о ствол раскидистого дерева, росшего поблизости, Альво обернулся и содрогнулся от того, что увидел за спиной. Не мерещилось ему. Совсем близко стояла Смерть и холодом дышала в затылок.
- Ты... - устало молвил Альво поворачиваясь, и осенил себя крестом, да только видение не исчезло.
- Напрасно крестишься, Микеле, - Смерть как будто бы сделала еще шаг, вдруг встала совсем близко и насмешливо улыбнулась. - Я не нечистый дух, святого слова я не боюсь. И ни одно колдовство сдержать меня не может.
Женщина прикоснулась рукой к челу рыцаря, огладила пыльные волосы, пожалев. Она уже не сердилась на Альво. Не мудрено, что смертный боится ее - это все же заложено в их природе, и по сути своей довольно здраво. Если б род людской как один умереть не боялся бы, то прервался б уже давно. Только бедный ее Микеле в бреду говорил, что после того как сердце его остановится, у него ничего больше не может быть, но Жница могла его уверить, что это не так. Ах, если б только он сразу с нею ушел, сколько бы она успела ему показать с той поры!
- Для чего ты идешь к брату, Микеле? - Смерть повернула голову в сторону дома, где слышались голоса. Она знала для чего. Одинокий и гонимый горем мужчина хотел укрыться у гостеприимного очага и утолить боль рядом с себе подобными. Смертные имели семьи - Жница ничего не имела. - Неужто не понимаешь, что ты должен был закончить свой земной путь в Пизе? Ты умереть должен был на руках у монны Франчески вместо ее сына, а теперь ведешь меня за собою в дом брата своего.
В сгущающейся тьме ее алебастровое лицо было похоже на неподвижную маску. Только потаенным пламенем горели ясные голубые глаза.
Помнил Альво ее прикосновение слишком хорошо. Находиться рядом со Жницей было ему мучительно больно, да теперь уж некуда бежать.
Привязалась за ним следом как потаскуха за пьяным солдатом.
- А пусть и так. От креста ничего худого не будет, - сказал Микеле устало. Отмахнулся. И хоть истово цеплялся за символы Господа, не было в нем уже той веры, которую раньше оберегал. Словно выпотрошили его тело, вынули душу, да соломой набили, чтобы видимость живого человека сохранять.
- Я возвращаюсь домой, - ответил он твердо. Так, будто делал это ей назло. Так, будто собирался объявить войну заведенному порядку. Больше не за что было цепляться, только за это глупое упрямство.
И усмешка, почти безумная, горькая, тронула его бледные уста.
- Что же ты, пойдешь со мной? - запавшие глаза зло уставились на Неодолимую. Как пес, защищающий свой дом, Микеле был готов на нее кинуться. Побелели костяшки пальцев, вцепившихся в дерево. - Не смей, - прохрипел он и голову на грудь бессильно уронил, чтобы отдышаться. Все еще думал, что может отогнать ту, перед которой все были равны и ту, для кого время было едино.
Жница печально покачала головой, прикрыв на мгновение глаза.
- Не могу не идти, ведь ты - будешь там, - как хотела она его обнять сейчас, приголубить, обхватив белыми как снег руками, черными крыльями. Господь такими упрямыми сотворил свои создания, но так жесток был в своем творении, какой Смерть никогда не была. Никогда ей было не понять отчего Бог поступил так со своими любимыми детьми, но видела она так же, что именно потому Творение прекрасно, что в нем не бывает света и тьмы отдельно - разве что в ее владениях. Смерть единственной была за гранью Добра и Зла. - Не боишься ты разве остаться совсем один? Я знаю, что боишься.
В небе ярким росчерком мелькнула упавшая звезда. Солнце спряталось за горизонтом, перестав освещать даже верхушки деревьев, и на землю упали густые летние сумерки. В кустах стрекотали сверчки, от дома доносился запах свежего хлеба.
- Не ходи, Микеле, - тихо молвила печальная женщина, почти что попросила.
На какое-то мгновение показалось ему, будто это мертвая нынче монна Мария, жена его, просит Альво не уходить. Он невольно застыл на месте, удивленно моргая, а потом мотнул головой, отгоняя морок.
- Я всего лишь ищу утешения у тех, кто мне дорог, - ответил Микеле честно. О том, что останется один Альво и не думал. – Боюсь ли? Самое страшное уже случилось. Теперь мне кажется, что ничего я не боюсь.
Должно быть странно смотрелся со стороны измученный и едва держащийся на ногах человек, упорно ведущий беседу с той, что обычно людям невидима.
Запах хлеба и домашнего тепла манил его, как манит мотылька огонь свечи. За стенами родного дома были покой и счастье. Там хотел Микеле ненадолго укрыться от следующего по пятам кошмара и пережить свою боль.
Но Смерть с укоризной смотрела в глаза и отчего-то просила не переступать порог дома.
- Почему? – спросил Альво в следующий момент, как растерянный ребенок, которого остановили тогда, когда он упорно пытался совершить задуманное. – Почему я не должен туда ходить, если ты отпустила меня?
Рука его заскользила вниз по стволу дерева, кора которого нещадно царапала ладонь и пальцы, и Микеле еле удержался, чтобы на землю от слабости не упасть.
- Что ты задумала?
- Отпустила ли я тебя? - ответила Смерть вопросом на вопрос. Замолкнув, она медленно обошла дерево, оглаживая шершавую кору и ненароком задев ослабевшую руку мужчины. Со стороны обманчиво и в то же время правдиво выглядела Жница влюбленной девушкой, смущенной чувством. - Нет. Я продлила твою жизнь, но ты по-прежнему смертен. Что задумала? Тебя добыть.
Глаза Микеле были измученными в той же мере, в какой льдистые глаза Смерти - безмятежны. Если бы он мог понять, что любовь способна быть и неземной, это дар, который Господь подарил всем своим чадам, а не только людям. Любовь людей была иной, но для Жницы - понятной. Жаль только Микеле не мог в свой черед понять ее.
- Я говорила, что ждет тебя горе, и я хочу избавить тебя от боли. Пришла, чтобы забрать чуть раньше - ты отказался. Это ваше, Микеле, людское: идти всему наперекор. И этим вы сильны. Я понимаю. Но и ты должен понять, милый, есть кое-что сильнее вашего упрямства. Высшая воля. Из всех созданий только я и Люцифер можем ей противиться, да и то не всегда, - Жница улыбнулась чему-то своему, замолчала на мгновение. - И ты не противься, Микеле. Не ходи к брату. Ослушавшихся детей строгие родители обычно наказывают. Зачем тебе еще больше страданий? Неужто недостаточно?
Тяжело вздохнув, оперся Микеле о ствол дерева спиной. Шершавая кора царапала меж лопаток. Запрокинув голову, он тяжело дышал.
- А если... - Альво с трудом сглотнул, будто в горле застрял ком. Дрогнул кадык. - А если сделаю по-своему? - он вновь рассмеялся как тогда, когда в первый раз Неодолимая пришла к нему.
Рукой кондотьер намертво вцепился в худую и не по-женски крепкую руку Смерти, чтобы потом отпустить.
- Делай что хочешь. Я пойду, - сказал он твердо, и будто эти слова прибавили ему сил, пошел вперед.
Сжатым кулаком бил в ворота, не чувствуя боли. От отчаяния поступал назло. Вечер сделался будто в два раза темнее, звезды - холоднее и ярче. Казалось Микеле, что под ногами пепел, а не земля, и будто в нем ворочаются черные змеи.
Выбежали на порог домочадцы.
- Луиджи! Укрой меня, Луиджи! - словно в бреду повторял Альво, пока не рухнул на колени перед вышедшим к нему братом, успев только край его одежды ухватить.
- Слава Господу, он жив! - воскликнула жена кузнеца, стоящую рядом Смерть не замечая.
Жница только покачала головой, не звука не промолвив в ответ.
Она стояла под деревом, наблюдая как обессиленного Микеле окружают родные, как заносят его в дом с причитаниями и суетой.
Глядя на такое, Смерть понимала почему люди поступают так, почему стремятся к очагу, и не порицала Альво. Но все же слишком дорогую цену нужно было уплатить ему всего за считанные дни, проведенные с братом.
На четырнадцатый день Смерть снова пожаловала в дом кузнеца - и забрала его старшего сына. Потом крошку-младшего, потом и дочь. Кондотьер, сам того не ведая, принес с собой сыпной тиф, и вскоре заболела вся семья - кроме него одного. Пришлось Микеле как простому монаху дохаживать больных и наблюдать как час от часу покидают их силы и жизнь. Смерть была рядом, но больше не показывалась ему.
Первое время, после того как Альво появился в доме у брата, все было хорошо. Его приняли, укрыли, окружили заботой и теплом. Как только смог держаться на ногах, смиренный и молчаливый Микеле старался помогать Луиджи и его супруге во всем, чувствуя, что обязан им жизнью. Отлежавшись несколько дней, он стал поправляться, и впору было выдохнуть с облегчением, однако Смерть снова принялась за свое. Одного за другим выкосила она в семье кузнеца как раз тогда, когда стали затягиваться раны Микеле, и теперь снова ему досталось оплакивать близких.
Теперь у Альво не осталось никого. Был он как перст один и как Иов несчастен.
Третьего дня после последних похорон в дом пришли флорентийские солдаты. Увидав что нет кузнеца, стали гневаться на Микеле. Завязалась драка, и, вынужденный отбиваться, Альво убил одного из них. Сил у Микеле было немного, а потому запыхавшегося и ослабшего его скрутили, заломив руки, привязали на длинной веревке к лошади и, чтобы не вершить самосуд, повели обратно в Пизу.
Когда же там он предстал перед глазами приора* и был узнан одним из горожан, то не стал отрицать ни имени ни того, что многие месяцы препятствовал флорентийцам.
Сначала его вымыли, накормили и пригласили на ужин. Потом пытались убедить вернуться на службу, ведь не важно флорентийцам или пизанцам город принадлежит, важно спокойствие его граждан. Но это мнимое спокойствие Микеле, скитавшийся по улицам после гибели семьи, знал как никто другой. Боль была слишком сильной для того, чтобы ее могли успокоить чьи-то размеренные речи и посулы. Альво отказался, и тогда для него настали еще более черные дни, чем прежде. Как бунтовщик он был брошен в темницу.
* - член приората, местного органа управления.
- Несчастная судьба, - из уст в уста передавали весть жители Пизы, узнавшие о судьбе защитника города.
Сейчас блистательному кондотьеру Альво не позавидовал бы и последний нищий.
Бедняга Микеле, так стремительно растерявший все, прозябал за решеткой. В камере было холодно и сыро даже в жаркий полдень. Здесь в прелой соломе копошились крысы и насекомые, стены покрыты были влагой. Если бы не воля Смерти, быть бы злополучному Альво мертвым в три дня - мигом бы застудил здесь свои раны. Но под обтрепавшимися повязками и кровяной коркой нарастала новая плоть. Раз промерзнув до костей, Микеле слег с горячкой, не в силах даже рукой шевельнуть. Воспользовавшись этим, сокамерник украл у кондотьера ломоть хлеба - скудный паек, выдаваемый через день, - и первый же кусок стал у него поперек горла. Смерть не дремала.
Второй, пизанец, потерявший как и Микеле всю родню и помутившийся рассудком, попытался его прирезать обточенным о камень куском металла. Но в темноте по ошибке глотку вскрыл совсем другому заключенному, а когда понял свою ошибку и двинулся к кондотьеру, то споткнулся о ноги мертвеца и упал на собственную заточку. Лезвие вошло в глаз и пробило заднюю стенку глазницы. А Микеле все лежал в бреду, укрытый черным крылом Жницы.
Не удержавшись, она проникла в его горячечный сон, где рядом, одновременно находились две Марии - мертвая и живая, и одним мановением руки смела все фантазии, порождения тоски и болезни. Микеле остался в черноте.
- Здравствуй, - произнесла бледная женщина у него за спиной. А когда тот обернулся, она крепко взяла его за руку. - Я хочу показать тебе другой сон, Микеле. Идем...
Жница знала, что сейчас кондотьер беспомощен и может только повиноваться ей и следовать сну, который она творила для него. Сделав шаг, они оказались на пике заснеженной горы. Здесь обычно дули холодные ветра, и снежинки, сияющие как звезды, осами впивались в лицо, но сейчас было тихо и ясно. От открывшейся картины захватывало дух: во все стороны света открывались земли знакомые и незнакомые, стоило только присмотреться немного - и как будто орлиным зрением обозреть можно было даже родную Микеле Пизу.
- Взгляни, милый. Это мир, в котором ты был рожден. Думаешь ли ты, что он велик? Взгляни на его красоту, как мудро он устроен. Он лучше, Микеле, чем Эдемские сады, я видела их, хотя меня Господь сотворил последней из всех. Там была... только жизнь. Как думаешь, хорошо ли это?
Отредактировано Il Morte (06.12.2012 07:51:10)
Смерть все время крутилась поблизости. Негде было от нее скрыться. Невидимая, охраняла противившегося ей Микеле как зоркий страж. А он то на мгновение приходил в себя, то снова проваливался в видения, где был счастлив, видя доброе лицо любимой жены, покойной монны Марии, и четверых детей.
Потом же, оказавшись рядом со Смертью на вершине горы, посмотрел вокруг и растерянно молвил:
- Не знаю, ведь я так мало видел... - сквозь дымку отчетливо проступали города и башни, дороги, похожие на вены, по ним двигались люди, как муравьи.
Казалось Альво, будто этот мир игрушечный.
- Зачем ты показала мне это? - спросил Микеле, с тоской глядя на женщину в черных одеждах.
Он чувствовал обреченность, понимая, что нигде от Неодолимой не скрыться. Бежал, как загнанный зверь, все дальше и дальше. Смерть была все равно что хищная птица, которая, падая с высоты, неминуемо настигает жертву.
- Где моя жена и дети? Они в Раю? - спросил Альво тихо. - Где буду я, если пойду с тобой?
Уже не было сил, и даже упрямство изменило ему. Только саднила в сердце боль. Он чувствовал невыносимый холод и одиночество. Оно терзало кондотьера сильнее всего. Растерянный, замерзший, как призрак тихий, глядел он на пестрый пейзаж, который простирался у подножия горы, и чувствовал, чуждость. Так бывают чужды миру лишь мертвецы да умалишенные.
Отредактировано Michele Alvo (06.12.2012 23:26:49)
- Везде ты будешь - и нигде, - ответила Жница. Ее крылья шевельнулись, закрыв на мгновение панораму мира плотным коконом, а когда развернулись снова, Микеле оказался в кромешной тьме, ощущая только твердую ладонь Смерти. - Посмотри еще...
Как будто на ночном небе начали проступать звезды - маленькие огоньки. Да только не надо было задирать голову, чтоб увидеть их, они оказались повсюду, куда бы кондотьер не кинул взгляд. Пустота засияла мириадами огней, одиночных и густо посаженных рядом, переливающихся всеми цветами радуги. Он различил и созвездия.
- И здесь ты будешь тоже, - сказала бледная женщина. Здесь было еще тише, чем на горе. Такой тишины Микеле никогда не доводилось встречать, как будто оглох совсем. - Прислушайся. Прислушайся. Слышишь рокот в этой тишине? Как будто дальняя гроза или горный обвал. Это шумит Жизнь, Микеле, она здесь повсюду, хотя эта пустота может показаться бескрайней. Не обманывайся. Она наполнена. Но здесь и я есть. Этот рокот - звук рождающихся и умирающих звезд. Это звук всех людских голосов за все лета Бытия, от первого и до последнего крика. У меня нет ничего - и все это я имею, и предлагаю тебе.
Жница огладила Микеле по голове, по исхудавшей щеке. Сейчас ее рука не показалась такой же холодной как раньше.
- Я выше боли, выше страданий и болезни, и этого у тебя не станет. Ты останешься со мной до Страшного Суда, помогая пожинать то, что другие взрастили. А когда затрубит рог судного дня, все вы предстанете перед Господом, чтобы держать ответ. Я прозреваю это через века, я буду на том Суде. А затем наступит новая эра, и праведники, и те, кто прощены были, окажутся в Царстве Господнем. И твоя жена, Микеле, - Смерть коснулась его волос еще раз. Печальное лицо ее было одухотворенным и почти человеческим, как будто она рассказывала о самом великом чуде на свете. - И твои дети будут там. И, может быть, ты тоже окажешься рядом с ними. Для вас, золотого семени, настанут дни любви и счастья. Но этих дней я уже не вижу - ибо меня к тому времени не станет.
Отредактировано Il Morte (07.12.2012 08:01:32)
Ладно говорила Смерть, и Микеле невольно заслушался, да только каждое ее слово отдавалось в нем душевной болью. И как потерянное дитя, как обманутый жених, как умирающий старец, разочарованный в прожитой жизни, он спросил ее тихо:
- И что же, все это время я буду один? Горькая судьба, - Альво покачал головой, и его вздох утонул в темноте, наполненной огнями.
Микеле знал теперь наверняка - Жница не отступится. Будет ходить за ним как привязанная, уничтожая одного за другим, и тех, кто станет ему близок, - в первую очередь. Неодолимая оказалась ревнива как простая женщина, но жестокость ее была за гранью понимания о добре и зле, поскольку сама она находилась вне этих категорий.
- И разве будет у меня радость рядом с тобой? - задал он еще один вопрос, полагая, что ответ известен им обоим.
Скорби было в его сердце так много, что изливалась она как темное вино через края переполненной чаши. Микеле должен был сделать выбор, который давался нелегко.
- А что же будет потом? Как я буду? Как будешь ты? - и слово "жить" почему-то теперь упорно выпадало из коротких, растерянных фраз кондотьера.
Отредактировано Michele Alvo (08.12.2012 12:29:39)
- Я не вижу этого, - ответила Смерть после недолгого молчания. - Я не вижу твоей судьбы с той поры, как миновал тебе срок умереть. И своей участи мне видеть не дано.
Горечь чувствовала сейчас Жница, поняв, что никогда Микеле ее не сможет полюбить, и никогда, быть может, не позовет. Что ему до бесплотного духа, если он когда-то счастлив был в земной жизни и ничего иного не знал? Ей нечего было предложить взамен из того, что Микеле было ценно.
И виной всему лишь то, что она, Смерть, обратила свой равнодушный обычно взор на смертного. Забери она его как и прочих, не глядя, не знала бы и забот.
- Ничего у тебя не будет рядом, - вымолвила Жница неожиданно зло и отвернулась, сделав шаг в сторону и дернув кондотьера за собой. Снова потемнело у него в глазах, и вдруг оказался Альво средь распаханного поля, Смерть швырнула его на красную землю Тосканы, столь прекрасную для винных лоз. - Ты живой мертвец, Микеле. Ничего у тебя больше не будет. Никогда! Иди куда хочешь. Но помни - жизнь твоя оплачена чужими, точно как ты и просил в Пизе: кого угодно кроме тебя.
И силуэт Жницы истаял в воздухе, как черный дым.
Согнувшись, как новорожденный, долго лежал Микеле на земле и глотал ртом воздух, будто заново учился дышать. Альво крикнул, но крик его растворился в пространстве, как канувший в воду камень.
Мир словно замер. И даже не слышно было пения круживших над полем птиц.
Когда чернота перед глазами рассеялась, увидел он слепящий свет солнца и небесную лазурь. И впервые за все это время захотелось ему более никогда с этой земли не подниматься. Но теперь неведомая сила, ощущаемая словно давление ладони на плечо, подталкивала его вперед, заставляла подняться на ноги и расправить плечи.
Не упорство и надежда, не желание жить, а слепое отчаяние. Голод неприкаянной души.
Будто карабкался по отвесной скале, Микеле вцепился пальцами в землю, поднимаясь на ноги. В голове шумело, перед глазами плыло. Он не сразу заметил, что плачет. То ли от боли, то ли от яркого солнца, которое жгло глаза. Пошатываясь, Микеле сделал несколько шагов. Вначале медленно и несмело, как ребенок, потом увереннее и четче. Рукавом резко мазнул по бледному лицу, да накрепко стиснул зубы.
Если так, он просто будет идти вперед. Куда глаза глядят. Отчаяние сменилось злостью, а злость - непоколебимой уверенностью.
- Это мы еще посмотрим, - сказал Альво, исподлобья глядя на горизонт. Так, словно смотрел сейчас в льдистые глаза Жницы.
Вы здесь » Il Novellino » Inventiva » "Госпожа моя Смерть" - 2
