С тех пор, как Микеле чудесным образом бежал из темницы, минуло два месяца. Жаркое тосканское лето подходило к концу, и все готовились собирать жатву. Люди – свою, а Смерть – свою.
Началось все с того, что в последние дни уходящего лета столкнулись флорентийские купцы, ехавшие через Пизу, с грабежом, совершенным с такой отчаянной смелостью, что казалось разбойникам и сам дьявол не указ. Несчастных, прежде просивших подаяния, да по мелочи промышлявших воровством, Альво собрал вокруг себя, сколотив довольно крупную шайку. Были среди них и те, кого обидели флорентийцы и кто был готов всему белому свету за постигшие их несчастья мстить.
Землю свою Микеле вернул, предварительно вырезав подчистую всех новых хозяев и перевешав их домочадцев так, как когда-то повесили его приемную дочь. Говорят, долг платежом красен, а платеж Микеле был щедр как никогда и красен от крови.
Теперь кондотьер Альво, защитник Пизы ни о чем не жалел, и Жница была довольна той данью, что он ей приносил. Говорили также, будто он на самом деле мертв, и не осталось в его душе ничего святого. Будто ни стрела, ни лезвие, ни огонь не берут Микеле и будто женщина, что с ним ляжет ночью, к утру не откроет глаза. Так это было или нет, желающих искать истину, а вместе с ней и Смерть, было все меньше.
Неодолимая по-прежнему была рядом. Когда показывалась, а когда, будто забавляющаяся девица, - только незримо обнимала за плечи, да закрывала прохладными ладонями глаза, тихонько говорила:
- Угадай кто?
И тогда улыбался бледный как мертвец Микеле улыбкой отстраненной и нездешней, догадываясь всегда безошибочно.
Вот и теперь, сидя в своем когда-то разоренном поместье на пиру, в окружении верных подельников, чувствовал Альво как вновь заигрывала с ним Жница и, не мигая, глядел на сидящего напротив здоровяка Марко, жадно пившего вино.

- Рябой Франческо, - одними губами произнес Микеле. Да и что гадать? Не так давно у Марко случился хороший "улов", а Франческо остался с носом при дележке трофеев, ибо большую часть своей работы проспал. И с тех пор ходил угрюмый и тихий, будто замышлял что-то.
Впрочем, могло не стать и самого рябого, коли Марко бы развернулся и дал ему промеж глаз. Или тощий и бледный словно больной Анджело не вогнал бы перо в бок со спины за то, что не так давно Франческо не поделился с ним красивым отрезом ткани, который Анджело собирался своей зазнобе подарить.
Долго среди них могла водить хороводы Смерть. Долго мог Микеле угадывать, кто кому перережет глотку на этот раз.
- Твое здоровье, дружище Марко! - сказал Альво и опрокинул кубок одним глотком.
Тихий девичий смех ветерком прошелся по зале. Улыбнулся, скаля зубы Микеле. Так, будто предстояло ему увидеть актерскую пантомиму, кривляние жонглеров, веселую забаву. Их все с большим мастерством обставляла Смерть.
И теперь друзья, сидевшие напротив, были похожи на оживших мертвецов, которых сняли с колеса или виселицы, и которым жестокая Жница подарила еще один шанс.
Жив ли тот, кто через мгновение сойдет в могилу? Жив ли тот, кто дышит только потому, что вокруг гибнут такие как он? Об этом Альво более не задумывался. Только иногда хватался ладонью за свое же плечо, на котором чувствовал крепкое пожатие холодной женской ладони.

Отредактировано Michele Alvo (13.12.2012 16:59:20)

- Нет, - твердо ответил Микеле, словно бы глядя в пустоту, а на самом деле в бледное лицо Смерти. Были они теперь как отражения друг друга. Рядом ходила Жница, да все равно Альво был не ее.
Одевшись да подпоясавшись, умыв лицо и руки, Микеле расчесал темные с проседью волосы. И улыбнулся, когда Неодолимая холодной ладонью по щеке провела.
- Договор у нас с тобой, милая, - напомнил бывший кондотьер, а теперь разбойник. - И я исполняю его исправно.
После всего что вышло, после всех мытраств, находил Микеле единственную радость в том, чтобы дразнить Смерть. Но вместе с тем привязан был к ней, как к сердечной подруге. Правда, тоска по дому и близким никуда не делась. Только глубже забилась, как прячутся под камень змеи в яркий солнечный день.
Пришла золотая осень, небо стало ниже и все чаще шли дожди. Мокли под ногами листья, превращаясь в гниль.
Все чаще обнимала Микеле Жница, и он почти не противился ее странным нечеловеческим ласкам. А однажды спросил:
- Коли хочешь любви, можешь ли ее сама дать? - так, будто обращался к земной женщине. Видно опостылили совсем Альво забавы с продажными девками. Стала его интересовать та, что стояла все время за левым плечом. В который раз бросал человек вызов Неодолимой. Ведь коли хочет она себе этого мужчину забрать, то должна быть женщиной не хуже земной, не холодной и бесстрастной.

Стали поговаривать после, будто Микеле с цепи сорвался. Стал еще более жестоким, ненасытным, неистовым. То смеялся, будто одержимый. То замирал, глядя в пустоту. И все шептал себе под нос:
- Любовь ангельская, любовь ангельская... - будто совсем рехнулся. Ничего больше не боялся, ничего не желал. И все так же ничем его было не пронять.
Поманила Смерть, да пропала. Все было у кондотьера Микеле Альво, да не осталось ничего. Только тоска, желание неизбывное.
Однажды, в ноябре, когда небо щедро поливало голую землю дождями, вышел Альво, шатаясь, на порог дома, в котором укрывался вместе с подельниками. Стоя под холодным ливнем, принялся что было силы кричать да Смерть звать, будто гулящую девку. Щедро разбавляемое водой, пенясь, убегало из кубка вино.
- Иди ко мне, милая. Иди ко мне, госпожа сердца моего! Хочу тебя обнять.
И казались огромными могильниками холмы, возвышавшиеся на горизонте. И деревья на них, словно фигуры мертвецов. И земля под ногами, будто болотная жижа. И убегающее из кубка вино, как кровь.
- Надо бы в дом его затащить, совсем упился, - посетовал коренастый плечистый Джулио, теребя курчавую жесткую бороду.
- Сам тащи, - махнул рукой его брат Маттео. - Промокнет наш черт, вернется к очагу.
- Осенний холод опасен, - покачал головой Джулио и пошел за Микеле.
Стоя на пороге они едва не подрались, не хотел кондотьер возвращаться в дом. Все порывался куда-то идти, да в пьяном бреду выкрикивал, что не отступится. Зря пошел за ним Джулио. Обернулось его человеколюбие бедой. Микеле хоть бы хны, а здоровяк Джулио слег с горячкой, да так больше и не поднялся. А когда хоронили его, Альво вновь принялся об ангельской любви твердить. Знал, что невидимая ходит Жница рядом.
- Что ж мне тебя, как кролика в силки ловить? - насмешливо спрашивал Альво в пустоту.

Альво рассмеялся от того, что Неодолимая не понимает его. Или делает вид? Поманила пальцем, а потом бросила. Как игривая девица. Только игры эти оказывались слишком опасны для тех, кто был рядом с ним.
Микеле меж тем был слишком серьезно настроен для того, чтобы в игры играть.
- Любви хочу... - заявил он так, будто говорил со смертной женщиной. Взял за руку Жницу и потянул к себе, лицом к лицу, близко. И в холодные бледные губы прошептал: - Ангельской...
Многое изменилось с тех пор, как он отказался за нею идти, только по-прежнему осталось с ним упрямство и сила, с которой пизанец спорил с порядком вещей.
Темный взгляд горел как у больного лихорадкой. Лоб у Микеле был горяч, бешено колотилось сердце. Крепко держал Альво Смерть. Как она его когда-то. Вместе они теперь были одно целое. Ни ему, ни ей не отвертеться.
- Дай, то что есть у тебя, - горячо потребовал кондотьер. - А не дашь, я сам возьму, - и с этими словами поцеловал он Смерть так, будто она, а не добронравная монна Мария была ему возлюбленной супругой.

С тех пор, как не стало в его жизни самого дорогого, Микеле ничего уже не боялся. Странная, болезненная тяга руководила им. Сказала Жница, что ничего не будет у него, и так стало.
Теперь же, глядя прищуренным, испытующим взглядом, он пил жадными глотками черную как яд жидкость, и чернота текла по подбородку, шее, пачкала разводами руки, просачиваясь меж пальцами. Но ни капли не упало на одежду или пол.
Допив, бросил Альво кубок. Тот отчего-то упал беззвучно, откатившись под стол. Голоса товарищей потонули в вязкой, разом накрывшей все тишине, и время, казалось, замерло. Медленно, как мошки в смоле, застывали люди.
Лицом к лицу стояли Микеле и Смерть, глядя друг на друга.
- Ну? Целуй же меня, - усмехнулся кондотьер. - Еще и еще, милая, - и улыбка его сделалась похожей на звериный оскал. Бледное лицо исказилось в насмешливой гримасе. Обняв Жницу тесно, потерся Альво щекой о ее щеку, вдыхая запах сырой могильной земли, прелых листьев и плесени.