Il Novellino |
Уважаемый Гость! Мы рады видеть Вас на страницах "Il Novellino". Форум посвящен Италии эпохи Возрождения. Помощь администрации и ответы на вопросы Вы можете получить здесь. |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Il Novellino » Inventiva » "Влюбленный дьявол" - 8
Место: монастырь клариссок близ Венеции. Время: год 1480, начало марта.
Действующие лица:
- Эмануэла Ингирами, девица 15 лет.
- Князь тьмы как он есть.
Обещав Эмануэле, что больше не оставит ее, Люцифер является за нею в монастырь, где Джакомо Ингирами спрятал свою сестру от мира и соблазнов.
Эмануэла уходила на мессу львицей, вернулась кротким ягненком. Присмиревшая девица не поднимала от пола глаз, на вопросы отвечала всем кратко и тихо, и домашние уж было подумали, что фра поговорил с нею или что Леле действительно образумилась. Как бы то ни было, в тот вечер в доме воцарилась тишина.
Девушка заметила, как внимательно разглядывает ее брат, будто желая и в самом деле увидеть причину перемен, как ходит вокруг да около. Вопреки его ожиданиям Эмануэла, к сожалению, от благочестивых помыслов была далека. Не далече, впрочем, чем любая другая влюбленная девушка, которая уговорилась со своим возлюбленным. Леле думала о рыжем греке и о тех чудесах, что были ей обещаны.
Сомнения и противоречия терзали ее. Она одновременно жаждала избавления и боялась довериться. Если она сбежит с Лучано, то назад дороги уже не будет, как тот и предупреждал ее. Честность располагала Эмануэлу к мужчине, ей оставалось надеяться, что грек так же честен во всем.
Ночной сон бежал от нее. Лежа в постели, девушка снова и снова обращала свои помыслы к грядущим дням, не зная, чего ожидать.
Утром, когда Джакомо опять намекнул на то, что неплохо бы Эммануэле наконец подумать о будущем и благе семьи, Леле ответила брату так:
- Хорошо, - голос девушки дрогнул. – Я выйду за жениха, которого ты мне найдешь. Но только помни, что если я буду несчастна, то это будет на твоей совести. И зачем ты только имеешь надо мной такую власть? – Леле отвернулась к окну, заломила руки. – Я не могу тебе противиться больше! Но только у меня есть одно условие: я хочу сшить себе платье сама.
- И только? – Джакомо облегченно вздохнул и чуть насмешливо посмотрел на сестру: кому чего, а женщинам только бы красиво одеться. В его глазах Леле от прочих ничем особенным не отличалась.
- Да, и только, - подтвердила она. – У меня не слишком много радостей на свете.
- Ну так шей быстро и прилежно, Леле, - строго сказал священнослужитель. – Не думай, что сможешь быть второй Пенелопой.
На том и порешили.
На следующий день Эмануэла с матерью выбирали ткани. Алую с золотой нитью парчу и пурпурный шелк, белый атлас – платье должно было быть богатым. Не смотря на обещания Лучано, у девушки сжималось сердце: невыносимо было даже думать о том, что она пойдет в этой алой парче под венец с толстым Алесио Джильди. Только бы у грека все получилось. Леле даже подумала о том, что зря поставила перед ним условия, которые ей самой казались мало выполнимыми. Ах, нужно было просто согласиться!
Однако, когда они воротились домой, кухарка выбежала к ним навстречу.
- Мона Розалия! Ваш любимый миндаль зацвел!
Ей сначала никто не поверил.
-Как миндаль может зацвести в феврале? - возразила Розалия.
Но когда Эмануэла своими глазами увидела нежный и богатый цвет миндаля, ее сердце замерло.
- Это какое-то чудо! – всплеснула руками мать семейства.
- Ах, хозяйка! Не к добру это, - кухарка, уроженка Силезии, покачала головой. – Если деревья цветут в неурочное время, это к скорой смерти.
- Глупости болтаешь, - сердито возразила Эмануэла, увидев, как мать побледнела. – Он от тепла в доме распустился. Ступай.
Но она и сама не очень-то поверила бы в такие объяснения. Кое-как успокоив впечатлительную мать, Леле ушла к себе в комнату, унося с собой цветущую миндальную ветку.
Домыслы на счет дурного знамения развеялись следующим днем, когда к вечеру дядька вернулся их лавки с прекрасной новостью: у нее появился богатый покупатель, и купил много дорогих тканей и нитей.
- Уж не тот ли, что булавки покупал? – с прохладной иронией спросил Джакомо, и бросил быстрый взгляд на сестру. Эмануэла ниже опустила голову.
- Представь себе, нет, - ответил дядька. – Мессер ди Стефано. Очень щедрый человек, - одобрительно отозвался торговец и радостно добавил. – Теперь для Леле можно будет составить такое приданое, что и родовитой девице не стыдно было бы такое иметь!
Все радовались, но только не Эмануэла. Чем дальше, чем тревожнее ей было.
"Скорее бы все разрешилось", - думала она, вышивая подол раскроенной рубашки. Ткань была тонка и прозрачна, и красной пеной укрывала ее ноги.
На следующий день случилось третье и последнее чудо.
Джакомо, к его огромной радости и удовлетворению, получил не только письмо от Алесио Джильди, но и от его отца, который носил кардинальскую шапочку. Все они справлялись о здоровье молодой невесты, а Джильди-старший непрозрачно намекнул на то, что после свадьбы Джакомо ожидает новый сан.
Ингирами ликовал, Леле украдкой плакала, принимая в подарок от жениха колье с крупными рубинами и жемчугом.
Ночью ей снился Лучано без маски, но его лицо она никак не могла рассмотреть из-за сияния, что исходило от его высокого чела. Во сне грек поцеловал ее и покровительственно укрыл краем плаща, как в тот первый вечер, что они встретились.
- О, приди, - промолвила Эмануэла, проснувшись и поняв, что она все еще в своей спальне.
В утреннем свете переливалась золотом алая, как кровь, парча.
Но Лучано все не было.
- Собирайся, - бросил Джакомо, войдя в ее комнату.
- Куда? – растерянно спросила Леле, откладывая в сторону вышивку.
- Поедешь к кларисскам, в монастырь, - ответил брат. – Хорошо будет, если ты последний месяц перед свадьбой проведешь в окружении благочестивых и смиренных жен.
- Я не хочу! – Леле вскочила с места, вспыхнув. – Я что же, гуляю много или глупости делаю?
- Поедешь, - с нажимом повторил Джакомо, закладывая руки за спину.
Когда он оставил ее, Эмануэла упала на кровать и горько заплакала. Случилось то, чего она так сильно боялась: Джакомо решил спрятать ее за монастырскими стенами, откуда одна дорога лишь – под венец. Что же сделала она такого, чтобы вызвать подозрения брата? Или же он действует по наущению Джильди?
Для Эмануэлы никакой разницы уже не было.
Монастырь клариссок принял к себе потерявшую ко всему интерес девушку, но по ее заплаканным глазам можно было понять достаточно. Несколько молоденьких сестер посмотрели ей в след с сочувствием.
Эмануэле выдали простое платье из серой шерсти, накидку, чулки, а золото волос укрыли от мира длинным платком. В келье ей было тесно. Горький комок подкатывал то и дело к горлу, вспоминая яркие и ласковые глаза Лучано, девица плакала, как бы ее не успокаивали кларисски. Ей говорили, что нужно смириться, что Господь благоволит к тем, кто сохраняет дочернее послушание, но Эмануэла не была похожа на сестре. Отчаявшись, она просила настоятельницу позволить принять ей постриг в обители, но монахиня только ласково подняла ее с колен и ответила, что добрые и верные жены угодны Христу так же, как и его невесты, а матерей защищает Святая Дева.
О, добросердечная жестокость! Леле была безутешна.
Отредактировано Emanuela Inghirami (23.01.2011 20:08:10)
Однажды солнечным мартовским погожим днем в лазарете при монастыре появился бродяга. Набожный и кроткий он был неимоверно худ и истощен. Замучен так, что уже не мог говорить и на ногах не держался. Добрые сестры клариссинки, несмотря на обет затворничества, со всем милосердием ухаживали за больными, и мало-помалу через неделю несчастный начал подниматься на ноги и стал прогуливаться по саду, опираясь на белую руку то одной доброй сестры, то другой.
Неустанно благодарил Господа за милость и только добрые слова монахиням говорил.
Это был грязный и завшивленный бедолага вида самого обычного, из тех, коих полно в подворотнях любого большого города. Калека изрядно хромал, припадал на левую ногу, прятал под тряпками лицо и руки. Рыжие волосы были припорошены ранней сединой, будто снегом. Сестры в кротком убогом души не чаяли и говорили, будто блажен душой, хоть всеми остальными достоинствами обделен. А еще рассказывали о том, что голос у него красивый, словно ангельский, а глаза что звезды.
Хитрец Джакомо, заперший сестру со всей строгостью в монастыре, и представить себе не мог, что назвавшемуся Лучано, не составит труда пробраться за высокие стены, никаких чудес не используя.
Обещавший быть рядом, дьявол издалека наблюдал, как страдает от тоски Леле, но скоропалительно своего присутствия выдавать не желал. Выжидал верного часа.
Тем временем в монастыре, у девиц, томившихся взаперти, таяла прежняя строгость, как тает от лучей весеннего солнца зимний многослойный лед. Вместо молитв все чаще звучали стихи или забавные истории, их нашептывали друг другу за вскапыванием грядок. Сестры все больше смеялись, а однажды, вот позор-то, взялись играть в салочки, и скакали по дворовым каменным плитам, задрав подол до белых колен.
Как-то после обедни одна из сестер по имени Клариче позвала Леле помочь в хлопотах с больными. Сестра Катерина, женщина дородная и крепкая, от обманчивого мартовского солнца слегла с сильным кашлем и слабостью, все остальные были заняты своими повседневными делами. И вышло так, что хоть и под присмотром сестры Клариче, но Лучано и Леле оказались наедине.
Обманом проникший в лазарет грек сидел на скамье и, щурясь, смотрел на солнце, огромным шаром висевшее между голых веток. А когда Эмануэла подошла к нему, поднял взгляд и шепотом сказал:
- Здравствуйте, донна Эмануэла, - и почему-то голос этот, тихий как шелест ветра, звучал громче монастырского большого колокола.
От неожиданности Эмануэла охнула и выронила чашку с отваром, которую несла убогому калеке. Черепки разлетелись, горячий напиток расплескался по мерзлым плитам, забрызгав длинный подол шерстяного платья.
- Лучано!- выдохнула девушка, прижимая руки к груди.
Из-под обдерганного края накидки, которой была укутана голова бродяги, глянули на нее ясные, чистые глаза, такие, которых больше нигде не сыщешь. Сердце Леле радостно зашлось, ликуя. Не помня себя, она стояла перед мужчиной, не в силах вымолвить ни слова, но румянец, окрасивший бледное личико, говорил сам за себя.
- Вы... пришли за мной, - наконец сказала она тихо, опуская взгляд. Так велико было ее облегчение, что мартовский холодный воздух показался сладким.
Она и рада была бы прильнуть к своему защитнику, но не смела, чтобы не выдать ни себя, ни его. Только смотрела жадно.
Как разительно изменился грек! Если бы он не заговорил с нею, никогда бы ей не узнать в побирушке богато одетого иностранца, который приходил встречать ее после мессы.
- Эмануэла! - сзади послышался голос сестры Клариче. Леле испуганно обернулась, и увидела, что женщина машет ей рукой.
- Я вернусь, - шепнула девушка и, подобрав черепки, поспешила к дверям лазарета. Платок, укрывающий ее волосы, трепетал на ветру.
- Не бегай, - строго сказала сестра, и спросила, заметив в руках Эмануэлы осколки. - Это что?
- Разбила чашку, - потупилась девица. - Простите.
- Что это с тобой?
- Тот.. хромой... испугал меня.
Сестра Клариче неодобрительно покачала головой, и подала Леле другую порцию отвара.
- Дай пить ему. И не пугайся старых и больных. Все люди когда-нибудь такими становятся.
И Эмануэла вернулась к греку.
- Возьмите, мессер, - она почтительно подала горячее питье. - Ваша одежда вся насквозь худая, вы, должно быть, мерзнете. Но как же вы все таки хитры, - впервые за много дней на лице венецианки расцвела улыбка. Она присела рядом с греком на скамейку, чуть поодаль. - Как вы нашли меня? Я думала, что все потеряно для нас. - голос Леле был очень тих, но все же дрожал от радости.
- Ничто не согревает так, как любовь, - ответил притворявшийся нищим. Наука притворства давалась дьяволу лучше всего. Но теперь, возможно, он использовал ее во благо Эмануэлы.
- Я следил за Вами, с того самого вечера, как мы распрощались перед храмом, - честно признался сатана. – А когда узнал, в каком Вы монастыре, постарался сюда попасть. На милость Божью, здесь есть лазарет, иначе бы монахини затворницы меня сюда не впустили. Фортуне я обязан удачей видеть Вас, и соку орехов, сделавшему мои руки черными, - темными пальцами мнимый грек поскреб замотанную тряпкой ладонь и тихо, опустив голову, рассмеялся.
Это был один из немногих монастырей, где не было места распутству или, по крайней мере, творилось оно за закрытыми дверями и потом отчаянно замаливалось в келье. Однако, сатана уже нашел способ понемногу усыпить бдительность монахинь тем, чего они так боялись и чего так желали, ибо радость человеческая состоит не только в молитве и посте, как бы не увещевали сторонники аскез. Вот теперь нет-нет и засматривались молодые монахини на свое отражение в медном чане, тайком румянили щеки, пели не только хвалебные гимны Господу и Пресвятой Деве и как-то по-особому нежно держали друг друга за руки и улыбались сирым, убогим нищим.
А, может, все дело было просто в теплой и ранней весне.
- Моему сердцу отрадно знать, что мил я Вам и в таком виде, донна, - обхватив чашку обеими руками, дьявол сделал глоток отвара и невольно поморщился. Тонизирующие травы были горькими и вязали во рту, однако и эту горечь, и нищету он готов был терпеть со смиренной кротостью. Лучше горьких трав бодрило Лучано присутствие Леле.
- Потерпите совсем немного, и я устрою наш с Вами побег. Только пообещайте, что во всем будете мне послушны и сделаете все, как я скажу, что бы здесь ни происходило, - это была тихая, но жаркая мольба. Под тенью покрывала яхонтовые, изменчивые глаза сатаны горели от азарта и страсти.
- Обещаю, - вздохнула Эмануэла, поправляя край платка.
На Лучано она старалась не смотреть, как и положено скромнице, но нет-нет, да и бросала украдкой взгляды. Она с радостью бы припала к орехово-темной руке, но, как ни крути, это оставалось невозможным.
- Торопитесь, - предостерегла девушка грека. - Как бы брат не поспешил и со свадьбой тоже. Иначе вам придется красть меня из-под венца, прямо из-под носа Аселио Джильди. Признаться, когда вы рядом, мне спокойнее, конечно, но, мессер, как мы выберемся отсюда? Калеку отпустили бы с миром, но мне ведь не прикинуться убогим так же ловко, как и вам.
Леле была права: даже завернись она в распоследние лохмотья, женственность ее осталась бы явной. Разве что грек сотворит какое-нибудь чудо, подобное тем, что случились в Венеции.
- Брату я сказала, что пойду под венец только в том платье, которое сошью сама, но никакие вышивки и жемчуг не смогут оправдывать меня долго, мессер, - Эмануэла замолчала на миг, а потом тяжело вздохнула. - Я так боялась, что никогда вас больше не увижу...
В монастырских стенах начинала устанавливать свои права весна. Венецианка заметила, что молодые монашки оживают, как юные деревца, и становятся более похожими на самых обычных мечтательных девушек.
- Есть и еще одна сложность, - Эмануэла вдруг вспомнила о насущном, поежившись от холодного порыва ветра. - Здесь, в монастыре, у меня нет ничего от моего приданого, кроме недошитого подвенечного платья. Вы возьмете меня в одной только рубашке?...
Бедняжка Эмануэла, ставшая предметом странной привязанности сатаны, не знала, что похитить невесту из под венца для мнимого грека не было серьезной проблемой. Правда, эта дерзость вызвала бы потом множество кривотолков и порядком испортила репутацию невесте, а делать Леле зло Лучано не хотел.
Вот так дух завистливый, алчный и ненавидящий все живое, стал доброжелателен и кроток. Говорят, такое уж свойство у любви…
Однако же, если Эмануэле сатана зла не желал, то тех, кто ему мешал, он готов был стереть в порошок, а для этого был горазд придумать множество козней. И даже нахождение в монастыре не смущало злого духа.
Расположившись на ветке, почти над самым ухом чирикала маленькая, задорная птичка. Скоро солнечных дней станет больше, между камней монастырского двора прорастет тоненькая, хрупкая и прозрачная травка. И воздух станет по-особенному сладок. А в мае можно будет плести венки и возлагать их на голову друг другу в обещании любви.
Вот какие мысли и мечты теперь занимали сатану, Великого дракона, отца лжи и врага рода человеческого. И в том, возможно, был самый хитрый промысел Божий.
- Вам не придется долго платье вышивать, донна. Это случится раньше, чем мессер Джакомо вызволит Вас отсюда, чтобы отдать под венец, - хотелось Лучано взять Леле за руки, целовать белые пальцы горячо, да нельзя было и помышлять о таком, чтобы не причинить вреда девице.
- Лучшим приданным Еве была ее нагота, - быть может, эти слова звучали слишком дерзко, но речи влюбленных всех времен сплошь дерзость и откровенность, особенно когда исчезают слова и остается только протяжный, сладкий вздох.
Эмануэла, услыхав это, вспыхнула, в который раз заливаясь краской, но вместе с тем в груди екнуло сердечко и тело наполнилось истомой. Что и говорить, девица была в самом цвету.
Она не нашлась что ответить, вместо этого сердито взглянула на грека, но тут же поняла, что досадовать на него не может, и только вздохнула. Уж такого приданого было в избытке.
Вместе с тем она с великой радостью поняла, что Лучано бескорыстен, и его помыслы ничуть не отличаются от помыслов всякого влюбленного мужчины. В конце концов для того и сходятся мужчины и женщины, чтобы увидеть друг друга на ложе. С отвращением она лишь думала о том, что ее целовал бы не рыжий хитрец, с легкостью меняющий дорогие меха на обноски, а толстый, как жаба Джильди.
Леле спрятала руки в складках длинного платка, и вновь обратилась к Лучано.
- Мессер, вы придумали уже, как нам покинуть эту обитель? Сестры хорошо присматривают за мной, и по добросердечности почти не оставляют одну, думают, что мне скучно здесь и тоскливо. Это так, но нашим планам могут очень помешать. Да и стены так высоки, - девушка улыбнулась мягко и немного грустно. - Есть ли у вас плащ-невидимка, мессер чародей?
Отредактировано Emanuela Inghirami (25.01.2011 21:00:18)
Это была особая, потайная корысть и заключалась она в том, чтобы обладать Эмануэлой безраздельно. Если бы только венецианская дева знала, что ее рыжий избранник мог быть иной раз пострашнее толстяка Джильди, то, возможно, ни за что не согласилась бы бежать с Лучано.
Однако, счастье в неведении, и этим неведением мнимый грек пользовался безраздельно.
Он бы забрал Эмануэлу в ад, если бы мог. Устроил пышную свадьбу, на которой им прислуживали бы самые именитые черти. Усадил бы на трон подле себя, осыпав золотом, драгоценными каменьями и жемчугами. Украсил бы голову девы короной. А красоту невесты прятал бы под золотой вуалью, чтобы только ему неотрывно на Леле смотреть.
Дьявол был ревнив, а потому сокрыл бы этот драгоценный цветок под землей, чтобы больше никто кроме него девицу не целовал, не притронулся к его избраннице, и чтобы он, враг рода человеческого, был ей милее всего, что есть на том и на этом свете.
Но как чахнут цветы без солнца, так зачахла бы венецианка во владениях князя тьмы. А потому, снедаемый ревностной страстью, сатана, тем не менее, уразумел, что не может забрать Леле с собой, как бы того не желал.
Да вот как объяснить девице, что в обещании его быть рядом есть оговорки, которые наверняка Эмануэле придутся не к радости?
- Придумал, - коротко ответил сатана, взглянув на девицу из под тени покрывала. Мартовское солнце отразилось в очах золотом. – В прошлый раз мне удалось спрятать Вас от назойливого поклонника, и в этот раз удастся.
В темной душе сатаны боролись два желания: увести Леле тихо и незаметно, чтобы не причинить венецианке вреда, или сделать это так, чтобы от монастыря клариссинок остались только лишь груда камней да кучка пепла. Последнее было сладостнее всего. И чтобы перед тем бесновались монашки, будто умалишенные, кричали, разрывая на себе одежду, бегали по двору простоволосые да босиком.
Дьявол вздохнул. Сложил вместе ладони, принимая вид кроткий и благообразный.
- Эмануэла! – вновь раздался звучный голос сестры Клариче.
- Два дня, донна. Дайте мне два дня, - произнес грек, прикладывая указательный палец к губам и прося Эмануэлу о строгом молчании.
Порыв ветра сдернул покрывало с его головы, открывая наполовину замотанное тряпками лицо и рыжие с нитями седины волосы. Дьявол улыбался.
По дорожке, торопясь, но сохраняя чинную, горделивую стать, шла сестра Клариче.
Отредактировано Diavolo (25.01.2011 21:36:19)
- Хорошо, - торопливо ответила Леле, тревожно взглянув на приближающуюся женщину.
Ей казалось, что все шито белыми нитками, хотя, если взглянуть со стороны, она не была как-то по особенному мила с калекой и ничем себя не выдала. А что до разговора, то в том нет ничего дурного. Ведь монахини тоже беседовали с Лучано, и более того - тепло о нем отзывались. Необыкновенный нищий, казалось, к каждому сердцу знал ключик.
- Два дня, - шепнула Эмануэла, опуская глаза долу, и поднялась навстречу сестре Клариче.
- Дел много, дитя, идем, - поторопила затворница девушку, и увела за собой.
Уходя, Леле обернулась к Лучано, запоздало удивляясь откуда в его волосах столько седины, ведь лицом он вовсе не стар. Да и не было ее вроде бы прежде. В то, что грек мог поседеть за эти дни, ей верилось слабо. Как бы то ни было, глаза мужчины так же сияли драгоценными камнями, и Эмануэле казалось, что краше их нет ни у кого. Когда грек смотрел на нее ласково, вся строгость венецианки таяла. Ей хотелось поцеловать возлюбленного на прощание, как она сделала это в тот первый вечер, из баловства и прихоти, но никаких вольностей Леле не могла теперь себе позволить.
Всего два дня осталось ей ждать. Как мало, казалось бы, но как долго для влюбленного, горячего сердца, которое, как птица, не желает сидеть на одной лишь ветке, а в клетке - тем более.
Вы здесь » Il Novellino » Inventiva » "Влюбленный дьявол" - 8
