Вопреки надеждам, которые Идонея питала накануне вечером, отходя ко сну, вовсе не маэстро наутро вошел в ее комнату, чтобы разбудить и начать тем самым ее новый день. Первой, кого увидела девушка утром, оказалась Росина, которая довольно бесцеремонно прервала ее отдых, а потом с не меньшим рвением стала помогать своей госпоже с утренними сборами: туалетом, прической. При этом девица не могла побороть искушения, украдкой разглядывая ее, словно пытаясь найти в прекрасном теле Идонеи какой-то изъян, что-то, отличающее ее от всех прочих земных людей, потому как, разумеется, тоже догадалась о необычном происхождении невесты мессера Джованни. Однако, в отличие от монны Орсины, вовсе не видела в том ничего странного, ибо сама как раз была происхождения простого. А простые люди – они на многое и смотрят проще. Коли ожила статуя в мастерской, так мало ли какие чудеса в божьем мире происходят? Вот только женское любопытство от происхождения никак не зависит. Оттого и рассматривала невзначай служанка Идонею, пока купала, затем и пробовала на ощупь густые и шелковистые рыжевато-золотистые волосы, пока расчесывала их гребнями, сплетала в сложные косы, обвивая их нитями жемчуга, что принадлежал когда-то Челесте, а теперь достался той, которая  должна была вечно скорбеть над ее прахом, но волей гения обрела жизнь земную.  И убеждалась в том, что ничем Идонея не отличается от других женщин. А раз так, то и что ее пугаться? Кроме того, по всему выходило, что нрав у монны покладистый, добрый, не то, что у сестры хозяина, которая, если чего не так сделаешь, могла и за косы оттаскать. Стало быть, повезло Росине с хозяйкой, и надо делать все, чтобы она довольна была. Ну и о себе не забывать, конечно.
- Что-то вы грустны сегодня, монна? – проговорила она, когда закончила с прической Идонеи и поднесла к лицу  своей госпожи небольшое зеркало, чтобы та могла оценить искусство  своей служанки. – Негоже такой красавице печалиться. Да и мужчины, сказать по правде, веселых женщин любят больше, чем тех, кто одним своим видом тоску нагоняет, уж поверьте мне! – добавила она, чуть понижая голос и подмигивая девушке, которая внимательно ее слушала.
- И… маэстро Джованни тоже таков? – спросила она осторожно.
- А чем он от других-то отличается? Жених ваш, монна – обычный мужчина, со всеми мужскими причудами. Вон, куда-то с утра уже унесся из дому, хоть того и гляди дождь пойдет, в то время как невеста его одна скучать осталась. Да была бы я мужиком, я бы на шаг не отошла… - и вновь понимая, что сболтнула лишнего, Росина резко замолчала. За подобный разговор монна Орсина ее бы уже палкой огрела по спине, а эта ангелица, вон, потупилась и молчит. Нет, все же повезло с хозяйкой!
- Может, я была недостаточно весела с ним вчера, Росина, потому он и не хочет больше со мною видеться? – в голосе девушки послышались нотки отчаяния, и служанка вновь обругала себя за то, что вообще затеяла этот разговор. Господь всемогущий, с кем она его завела-то?!
Испытывая что-то, вроде сочувствия и угрызений совести, что внесла сомнение в эту невинную душу, Росина поспешила утешить госпожу. Как умела.
- Ерунда, монна, куда он от вас денется-то?  Я его таким и не видала никогда, - ухмыльнулась она. – Точно мальчишка стал, а ведь немолод уже. Даже работу свою забросил, чего за ним сроду не водилось.
- Так думаешь, любит он меня?
- Спрашиваете!
- А почему не говорит о своей любви?
- Так не успел, поди, монна! – хохотнула Росина. – Наслушаетесь еще слов любви-то. Да и что слова? Иные болтают про любовь дни и ночи напролет, а как замуж позвать, так язык-то и немеет. А мессер-то вон сразу всем сказал про вас: «невеста моя». Грех жаловаться!
- Ты права, - кивнула Идонея, соглашаясь. – Наверное, я слишком многого хочу…
Однако сомнения, что делает что-то не так, не оставляли ее и после этого разговора. Кроме того, в отсутствие Рестанио, она не знала так же, чем и занять себя. Обычные женские занятия, вроде рукоделия, были ей неведомы. Чтению, естественно, тоже учиться было негде и некогда. Посему Идонея проводила время в праздности. Но не легкой, а отягощенной душевными метаниями, впервые узнавая так же и их вкус. А тут еще погода грозила окончательно испортиться. Солнца не было с самого рассвета, но теперь тучи сгустились, сделались вовсе свинцовыми и грозили близкой бурей, которая зарождалась теперь в легком шелесте листьев, еще совсем почти неощутимая. Но вот ветви старой груши под окном зашумели сильнее, привлекая внимание девушки, а потом по раскрытой створке окна что-то стукнуло раз, другой раз… Идонея, чуть сторожась, подошла к окну, чтобы посмотреть, что это могло быть, и, ахнув от неожиданности, сделала шаг назад, вглубь комнаты. На ветке дерева, словно скворец, сидел ученик Джованни, тот самый юноша, которого она увидела первым, когда маэстро вынес ее на руках из своей мастерской. Сидел, смотрел на нее и улыбался.
- Что ты тут делаешь, Адриано, безумец?! Ты же можешь упасть и больно удариться? – воскликнула Идонея, приходя в себя от минутного потрясения. – Да, к тому же, разве… разве не накажут тебя, если увидят, что мы разговариваем?

Отредактировано Idonea (03.02.2011 22:47:08)

Вылетев из уст юноши, его пылкие речи проделали краткий, от века известный путь через изящные женские ушки прямиком в неопытную, а потому совсем не стойкую к подобному жару душу Идонеи, заставляя ее вспыхнуть и оставляя яркие мазки багрянца на белоснежной коже ее щек.
- Зачем ты говоришь такие слова, Адриано, ведь я – невеста твоего учителя! - воскликнула она, прижимая ладони к лицу. –  Мне жаль тебя, милый юноша, но мое сердце уже принадлежит другому. Джованни любит меня, а я – его.
- Да так ли уж важно для любви, мадонна, быть разделенной? – беззаботно улыбнулся  Адриано.  – Ведь истинное чувство достаточно сильно, чтобы выжить, не опираясь на ответное.  Это и есть настоящая любовь. Разве нужно было Данте, чтобы его Беатриче знала, как он влюблен в нее, для того, чтобы писать ей сонеты?
- А кто такие эти Данте и Беатриче? – парадоксальное утверждение собеседника удивило девушку, одновременно пробуждая любопытство и желание продолжить разговор с интересным собеседником.
- Как, прекрасная монна, неужели вы не знаете этого поэта, а также истории его необыкновенной любви? – удивление у Адриано вышло вполне убедительно. Кто угодно смог бы поверить сейчас в то, что его поразила странность того, что девушка, еще вчера бывшая мраморным изваянием, ничего не знает о поэзии и жизни поэтов.
- Увы, я почти ничего не знаю, - пожала плечами Идонея, стыдясь, что предстает перед Адриано такой невеждой. – Но, если бы ты рассказал мне…
- И я расскажу, и даже сонеты вам прочту, я много знаю, мадонна! – чувствуя, что удача, возможно, не совсем от него сегодня отвернулась, горячо заверил ее молодой человек, едва не сорвавшись при этом с ветки груши. Хотя, кто знает, не было ли это маленьким спектаклем, если судить по тому, что проговорил он дальше. – Я бы много всего интересного мог рассказать вам, да только не очень удобно говорить отсюда, - смущенная улыбка очень шла Адриано, и не могла не тронуть сердца Идонеи, секунду назад ахнувшей от страха, что любезный ее собеседник сейчас, действительно, повторит судьбу Икара.
- Но что же делать нам?
- Полагаю, каждый из нас двоих мог бы спуститься вниз, - в синих глазах Адриано блеснули искры озорства. – Я со своего дерева, а вы, прелестная монна, из своей комнаты… Не хотите ли немного погулять рядом с домом, пока дождь не начался?
- Но… как же я выйду из дому без разрешения Джованни?
- А разве вы пленница, чтобы неотлучно целыми днями сидеть в душной комнате, пока его нет дома?
- Вовсе нет, маэстро ни в чем меня не ограничивает! – обиделась она за такое нелестное высказывание в адрес возлюбленного. Несмотря на это, решиться сделать что-то своевольно, было непросто.  Идонея колебалась, впрочем, не слишком долго. В конце концов, Адриано – не чужой, а живет в этом же доме. Поэтому вряд ли сможет принести ей какой-либо вред, от чего так предостерегал ее вчера Рестанио. Поэтому, кивнув, наконец, юноше, который внимательно следил за ее внутренней борьбой со своего «насеста», Идонея сказала, что сейчас спустится. И через пару минут уже робко выглядывала из-за входной двери в патио.

Отредактировано Idonea (04.02.2011 00:27:17)

Порывистость и открытость Адриано резко контрастировала со сдержанной манерой являть свои чувства, присущей его учителю. Она была непривычна Идонее, смущала, даже немного страшила ее, но в то же время – приятно ласкала женское самолюбие, которому, оказывается, тоже нашлось место – и немалое, в душе девушки. Но была она слишком неискушенной а делах любовных. Поэтому и не останавливала Адриано в его излияниях, искренне принимая признания юноши за чистую монету. И там, где более опытная кокетка усмотрела бы лицедейство, Идонее виделась истинная боль душевная. А так, как сочувствию она научилась прежде, чем прочим человеческим эмоциям, то никак не могла  позволить себе быть жестокой с тем несчастным, который имел неосторожность пасть жертвой любви. К тому же, вопреки мнению Адриано, ничего хорошего она в неразделенном чувстве не видела, чтобы там не говорили поэты, стихи которых юноша щедро дарил ей, отваживаясь некоторые, что были не слишком известны, даже выдавать и за свои собственные.
- Но что же мне делать, Адриано? – растерянно проговорила Идонея в ответ на очередную его мольбу. – Ты жаждешь от меня ответа и одновременно просишь ничего не говорить? И, что касается чувств, которые ты ко мне испытываешь. Разве могу я запретить тебе чувствовать любовь, если даже собственными чувствами властвовать пока не научилась? А говорить… что же греховного может быть в простых разговорах, думаю, что ничего не случится дурного, коли мы станем говорить друг с другом, - улыбнулась она. – Тем более, ты – один из немногих, кто вообще захотел со мной общаться. И ты нравишься мне, потому что ты добрый, как и мой Джованни. Вот только он отчего-то все время беспокоится, что люди причинят мне зло. Но ведь ты не такой?

Полностью поглощенная волнующим разговором, Идонея и не заметила, как сизые тучи опустились совсем низко, а вся природа вокруг словно бы замерла и затаилась перед приближающейся грозой, как порой застывает человек, ожидая какого-то важного известия, которое  ему вот-вот сообщат. Поэтому яркая фосфорная вспышка, придавшая на мгновение всему вокруг, в том числе и лицу Адриано, чей умоляющий взор был устремлен в глаза девушке, какой-то нереальный мертвенно-сизый оттенок, испугала ее. Резко вздрогнув, она невольно прижалась к груди юноши, ища утешения в тотчас же распахнутых навстречу ей объятиях.
- Молния, мадонна, всего лишь молния, - прошептал Адриано, утешая Идонею, как ребенка, шепча эти слова куда-то ей в волосы. – А сейчас будет гром. Знаете, в древности люди верили, будто бог катается по небесам на своей колеснице, оттого и раздается с небес жуткий грохот…
И, действительно, спустя некоторое время, из-за туч послышались глухие раскаты. Начинающаяся буря была похожа на капризную женщину, которая чем-то сильно недовольна, но все еще раздумывает, обрушить весь свой гнев на обидчика и немедленно, либо ограничиться просто слезами. И вот первая  ее крупная «слезинка» упала на лицо Идонеи, которое девушка, успокоенная уверенным и спокойным тоном Адриано, отняла от его плеча, чтобы посмотреть на небеса, как будто надеялась увидеть там ту самую божью колесницу. И казалась она молодому человеку, который по-прежнему крепко держал ее в объятиях, настолько прекрасной, что не выдержал он, не дождался соизволения своей мадонны, а просто прижался губами к ее щеке, а потом к уголку губ, где нашла себе прибежище, скатившись, дождевая капля.
- Люблю вас, монна! – прошептал он, чуть отстраняясь, глядя Идонее в глаза, словно пытался сыскать там ответ на незаданный вопрос о том, что чувствует сама девушка в эту минуту.
А чувствовала она ужасное смятение. Ибо не знала, что делать. Не зная наверняка нравственных постулатов, запрещающих нам думать, что в сердце может поместиться более одной любви одновременно, что это есть грех и предательство по отношению к каждой из них в отдельности, Идонея душою чувствовала, что поступает неправильно. Однако совета спросить сейчас было не у кого, кроме своего опыта. Опыта, который тоже отсутствовал напрочь. Но не было и желания противиться ласкам Адриано, поэтому она позволила его устам целовать ее смелее, а себе – радоваться этому поцелую.

Разверзшиеся над ними небесные хляби извергали целые потоки воды, но дождь был теплым и ласковым, таким же, как губы Адриано и его объятия. Поцелуй их длился совсем недолго, прежде чем молодой человек мягко отстранился от Идонеи, рассматривая ее лицо, словно надеясь увидеть в нем какую-то перемену, вызванную его лаской. А потом вдруг рассмеялся и, подхватив ее на руки, унес куда-то, прежде чем сама девушка сумела до конца опомниться и понять, что же это такое с нею происходит. И, покуда преодолевал со своею ношей небольшой путь до беседки, где рассчитывал найти убежище от непогоды, а также и необходимое ему уединение, более надежное, нежели то, что было до сих пор, думал лишь о том, что задача понравиться прекрасной невесте Рестанио, оказывается, имеет куда более простое решение, чем ожидал он с самого начала. И, возможно, цель его ближе, чем казалась. Потому как, несмотря на юность, был Адриано уже достаточно умудрен в науке страстной, чтобы понимать наверняка, что ласки его желанны и нравятся той, которой он их дарит. И чувствовал из-за того невероятное воодушевление, но и едва заметное разочарование, ибо все мужчины суть охотники, а любая охота – состязание, которое интересно лишь тогда, когда оно предвкушается или происходит. Но если объект охоты заведомо почти не сопротивляется, то и радость оттого, что добыл этот трофей, не слишком велика. Все было слишком просто – хватило одного поцелуя, чтобы Идонея сдалась на его милость, так казалось Адриано, когда усадил он ее на мраморную скамью, отыскав не без труда место, не залитое дождем, который уже, как всякий нормальный  скоротечный летний ливень, начинал терять свою силу и напор. Грозовые раскаты тоже делались глуше и реже. Да и яркие ветви молний уже не так неистово стремились раскалывать небесный свод на части.
Покорная Идонея, рядом с которой Адриано присел, обнимая ее за хрупкие плечи, молчаливо внимала его словам, не зная, что ответить на них. Да и сам юноша, признаться, немного растерялся. Потому  что, хоть и считал себя искушенным в делах любви, но имел до того дело с теми женщинами, которых родили земные матери, а не явил миру инструмент скульптора, стало быть, не совсем был уверен в том, как именно поведет себя Идонея, если он продолжит развивать свое наступление. Да и не здесь же, на холодном, залитом дождем мраморе, к которому прилепились оборванные пронесшейся бурей листки деревьев и прочий мусор, в самом деле, ему делать с нею это? Хотя, признаться, мысль о том, чтобы среди мрамора любить ту, что сама недавно была лишь таким же куском мрамора, могла бы даже показаться забавной, но… Выдохнув немного судорожно и сморгнув, чтобы отогнать прочь волнующие, не пока неуместные грезы, Адриано вновь улыбнулся Идонее и бережно и убрал с ее лица намокшие от дождя пряди, вновь прижимаясь устами к ее глазам, устремившим на него свой доверчивый взор, а потом отодвинулся от девушки. И вовремя, потому как именно в эту минуту в их убежище именно, что ворвалась встревоженная и тоже основательно промокшая Росина.
- А, так вот вы где, монна! А я весь дом обегала – нет вас! Во двор вышла – нет! Уж волноваться начала, умом чуть не тронулась! Да разве ж можно вот так сбегать-то?! И…  - тут она, словно впервые его заметив, перевела подозрительный взор на Адриано, - что… это вы тут делали, позвольте спросить?
- Росина, а ты мозгами пораскинь, и сразу догадаешься! – не позволив Идонее произнести ни слова, воскликнул Адриано, вставая со своего места и словно бы пытаясь загородить собой невесту учителя от настороженного взгляда ее служанки. – Что здесь непонятного? Монна вышла немного погулять, воздухом подышать, понимаешь? Нельзя же сидеть дома целый день, словно птичка в клетке! А потом вдруг начался дождь, а тут я был неподалеку, вот и проводил невесту мессера Джованни в беседку, она же еще не знает, где тут у нас что находится! Смотри, как вымокнуть успела! – он отступил на шаг, демонстрируя, действительно, жалкий вид наряда Идонеи, умело переключая тем внимание Росины с того, на чем бы не хотел его акцентировать.
И верно, забыв обо всем, Росина всплеснула руками и стала причитать, что не хватало теперь, чтобы монна Идо простыла и отправилась следом за монной Челесте.
- Да что ты говоришь-то такое! – не выдержал Адриано ее квохтания. – Лето на дворе, отчего простужаться?!
- Дело говорю! А ты не спорь, лучше помоги отнести госпожу в дом, чтоб ножки свои не промочила еще сильнее!
- Да я сама могу дойти! – наконец, решилась вставить в их перепалку словечко Идонея. – Дождь уже кончился!
- Не надо, мадонна, находитесь еще! – непреклонным тоном возразила Росина и вновь обратилась к Адриано. – Ну, что стоишь, неси хозяйку мою домой!
«Вот, мужчины! Все им пояснять надо!» - думала она, пока шла следом за ним до дома, придерживая подол и тихонько чертыхаясь, когда очередной раз холодная мокрая трава противно касалась голой кожи ног выше основательно промокшей уже обуви. Но не только об этом думала Росина. Выискивая местечко посуше и почище, на тропинке, ведущей их компанию к дому, она почти все время смотрела под ноги. Но периодически все же поднимала глаза и бросала украдкой острые взгляды на Адриано, идущего впереди с монной Идо на руках. Что-то во всем этом было не так… она чувствовала.

К тому часу, как маэстро Джованни вернулся домой и призвал Идонею вновь к себе, Росина уже успела сменить ее намокшее от дождя платье, волосы красавицы тоже высохли и были уложены искусной служанкой иначе, чем с утра, но не менее изящно. Потому ничто во внешности девушки уже не напоминало об утренней прогулке под дождем.
Адриано, после того, как принес ее домой под строгим присмотром Росины, тоже пока более не показывался ей на глаза. И отчего-то это расстраивало Идонею, которая, оставаясь в своей комнате, не раз уже выглянула в окно, надеясь, если не увидеть милого юношу вновь на ветках старой груши, то хотя бы разглядеть его силуэт во дворе сквозь пышную, еще влажную от дождя, листву дерева. И один раз ей это даже удалось.  Адриано, как обычно, подметал двор. Некоторое время глядя за тем, как юноша ловко управляется с метлой, Идонея даже залюбовалась им, думая о том, что было бы замечательно, если бы и ее кто-то научил хоть какому-нибудь делу, чтобы не маяться от тоски в ожидании, пока с ней захотят пообщаться. Ведь это только мраморным изваянием могла она часами стоять на месте, глядя перед собой, ни о чем не думая. Всякому человеку нужен отдых, но абсолютное безделие, порой, утомляет пуще любого труда… Идонея чуть слышно вздохнула, когда Адриано, за которым она все еще наблюдала, закончил свою работу, а потом вдруг сам взглянул, как показалось девушке, прямо на нее. И отпрянула она от окна в непонятной панике, словно было что-то дурное в том, чтобы встретиться им взглядами.
А вскоре в дверь постучалась Росина, сообщая, что мэтр Джованни дома и ждет свою невесту в студиоле, шепнув при том, что явился он не один. На удивленный вопрос, а с кем же, хитрая служанка сделала и вовсе загадочное лицо, окончательно заинтриговав Идонею. Впрочем, интрига разрешилась быстро. И вот уже девушка прохаживалась вдоль столов, разглядывая в восхищении, пробуя на ощупь драгоценные ткани, которым предстояло вскоре стать ее новыми нарядами. А потом, когда выбрала то, что пришлось особенно по душе, ее ждало новое приключение. Две пожилые женщины, что пришли к ним в дом с Рестанио, поставили Идонею на небольшой помост, что ее даже немного напугало, ибо не хотела Идонея более стоять ни на каких помостах, и принялись, перешептываясь между собой, рассматривать ее, словно оценивая. А потом еще достали какие-то веревочки, да и стали оборачивать их вокруг разных частей тела Идонеи. Все это время девушка то и дело поглядывала настороженно на маэстро Джованни, который, стоя неподалеку,  взирал на творящееся действо, сложив на груди руки. Был он спокоен, улыбался невесте ободряюще, потому и она вскоре успокоилась. Видимо, так было нужно портнихам, чтобы сшить ей платья. Когда же они, наконец, оставили их вдвоем, Идонея все же с радостью соскочила со своего помоста, бросаясь к Джованни в объятия.
- Давай поговорим, любимый, - проворковала она нежно, но тут же немного нахмурилась, услышав в его голосе непонятную ей грусть. Неужто, успела чем-то его расстроить? – Нет, Джованни, никто не спрашивал меня об этом, но разве я появилась на свет как-то иначе, чем остальные? А ты расскажешь мне, как это бывает? Мне все интересно, - с улыбкой, она потянула маэстро за собой к ближайшей скамье, присаживаясь на нее и приглашая сесть рядом Рестанио. – Ведь, верно, это первое, что мне нужно узнать? Что нужно для того, чтобы человек родился?.. А что же до того, чем занималась, пока ждала тебя, то главное – это, что я скучала без тебя! – проговорила она, нежно прижимаясь к плечу мужчины щекой. – И, если бы не Адриано, твой ученик, что пригласил меня на прогулку, совсем бы измучилась от тоски… Джованни, он такой добрый, почти такой же, как ты! Он рассказывал мне столько интересного, например, стихи, которые прочел в книгах. Они такие красивые! А почему ты никогда не читал мне сонетов? Может быть, ты научишь и меня грамоте, как думаешь, получится у меня читать?
Но не только лишь в одной студиоле дома маэстро Рестанио в эту минуту погребали под ворохом вопросов мужчину. Пока хозяйка ее уединилась с мессером Джованни, Росина, которую, с той поры, как она узрела монну Идо рядом с Адриано в беседке, не покидали какие-то смутные подозрения, решительной поступью вошла в мастерскую, где в это время чаще всего можно было застать учеников маэстро, занятых работой. Обнаружив среди них Адриано, усердно шлифовавшего мрамор на пухлых щеках очередного амура, схватила юношу за руку и утащила его прочь из комнаты под общий хохот остальных мальчишек, отпускавших им вслед шуточки разной степени скабрезности.
Закрыв за собой дверь мастерской, Росина прижалась к ней спиной. А затем уперла руки в боки и склонила голову набок, испытывающее глядя в лицо Адриано.
- Ну, и что это ты затеял за спиной у хозяина с его невестой, а?!

Много нового узнала для себя в тот день Идонея и готова была слушать своего Джованни еще и еще. Не все, о чем говорил он, было ей понятно, хоть и был для нее Рестанио самым терпеливым из учителей. Про некоторые вещи он рассуждал легко, о других говорил, тщательно подбирая слова. Особенно же удивило девушку, как потемнели вдруг и без того черные, словно оникс, глаза маэстро, когда она упомянула о своей прогулке с Адриано, как глухо и словно бы с угрозой прозвучал его голос. Но разве сделал он что-то плохое? Разве сама она в чем-то провинилась лишь потому, что ей понравились стихи, которые читал юноша? Внимательно взглянула она в лицо возлюбленному, пытаясь разгадать произошедшую в нем перемену, но начинало смеркаться, а может, просто совсем близкое море, в очередной раз подтверждая свою славу погодной кухни, заварило очередную порцию туч, затянув ими небо славного Неаполя, угрожая ему новой бурей, теперь уже ночной. Потому и вошла с подсвечником в руке в студиолу Росина, ненадолго нарушая уединение маэстро и его прекрасной невесты. И отблески зажженных свечей теперь желтоватыми искрами посверкивали в глазах Рестанио, придавая его внешности что-то демоническое. Впрочем, Идонею мало волновала погода, гораздо больше ей теперь хотелось найти повод, чтобы задержаться подле Джованни хотя бы еще немного, ведь они проводили так мало времени вместе, а теперь он говорит, что ей надо идти отдохнуть!
- Но я вовсе не устала, любимый, не прогоняй меня! – воскликнула девушка, еще теснее прижимаясь к нему, словно желая слиться в единое целое. – Если Господь свидетель твоим желаниям, верно, в них нет ничего, что могло бы навредить мне? Так почему же я должна покидать тебя на ночь? Разве хуже, чем днем, нам ночью будет в объятиях друг друга? Что такого ночью происходит с мужчинами, чего мне нельзя видеть? – она подняла голову от его груди и хитро улыбнулась Рестанио.