Спустя день стало казаться, что рыжая гостья привязалась к хорошенькой женушке хромого Лучано настолько, что готова была называть ее родной сестрой. Лгунья плела липкую паутину из доброжелательности, медленно и терпеливо, видно научилась сему искусству у пауков. Согласно закону меры она соблюдала золотую середину между дружеской общительностью, в которой должно наличествовать и умение говорить и умение слушать, и серой докучливостью. В мастерстве рассказывать басни плутовка Лилит не уступала дочерям Евы, а потому монна Эмануэла имела возможность узнать о том, сколько любовниц у самого богатого человека Милана, сколько там нынче стоит шелк и еще множество легенд, шуток и забавных историй, кои так скрашивают досуг.
Добровольно развлекала демоница соперницу и с мнимым братом была все так же ласкова, какой бы смертельный яд не скрывали его речи.
Вечером второго дня, когда весеннее, уже ласковое солнце пригревало еще, не уступив место прохладе ночи, Лючия позвала Эманулу в сад, что располагался за террасой палаццо.
Монументально возвышались вечнозеленые кипарисы, яблони, апельсины и миндаль накинули цветущие вуали, даря отраду очам и сердцу, а журчащее пение фонтанов услаждало слух. Безмятежность и легкость царили в безветренном хрустально прозрачном воздухе прекрасной Флоренции, скрываемой от холода горами, словно жемчужина за створками раковины.
- Какой чудесный денек. – Маленькие крылья точеного носа мнимой Лючии  трепетали всякий раз, когда она делала глубокий вдох. – Жаль, вашего мужа, монна Эмануэла, снова нет с нами. Все в заботах, в делах…
Чертовка тяжко вздохнула, пряча лукавую улыбку.

С давних времен совращал дьявол людей с пути истинного. Кого как не его обвинять во всех мирских бедах, начиная от страсти, томящей сердце и заканчивая чумой, уносящей жизни? Но уж Лилит-то знала, какая это рутина для сатаны - его работа: читать на лицах пороки, зная каждый шаг наперед, всего лишь немного подталкивать, всего лишь давать то, что желаннее всего, а потом отправлять в ад, и так целую вечность.  Да и она сама, разве ж она могла соблазнить и лишить сна того, кто чист душой и к пороку устойчив? Нет, лишь в человеческой природе причина зла. И все же виновными объявлены Князь Тьма и его слуги.
Откройся ныне тайна хромого Лучано, любила бы его так же кроткая Эмануэла? Уже ль не отвернулась бы? В то рыжей Лилит верилось слабо.
- Истинно так, сестрица. – Отвечала Лючия. – Настоящая любовь с разлукой крепнет и, в момент нового соединения в сердце полноводной рекой разливается блаженство. Брат мой всегда держит слово и всегда возвращается.
Плутовка улыбнулась, искоса поглядывая  то на котенка, то на Леле.
- Знать бы еще хоть иногда, какое же благородное дело отбирает у нас наших любимых и приносит нам столько волнений, не правда ли? Но, верно, у вас друг от друга нет секретов. Не то, что…
Красивое лицо женщины исказила печаль, вызванная вопросом о замужестве, и, надо отметить, вполне искренней была эта перемена. Видно про своего старого Адама вспомнила чертовка.
- Была я однажды замужем, сестрица.  Но такого счастья, как у вас с Лучано, не было. Не любима была я. Только что уж там… О покойниках не говорят дурного.
Сказав это, Лючия отвернулась, скрывая набежавшие на глаза слезы.

Отредактировано Lilit (04.03.2011 11:44:26)

О, как обманчива простота! Чистым сердцем агнцам Господь дал в защиту от волков и лис, в коих образах отражена натура зла, чуткость. Так, пугливые, они не видят хищного зверя под мягкой, белой шкурой, но иногда, сами не понимая как, ощущают близость опасности. Вот и овечка, приглянувшаяся дьяволу, была на поверку не так уж проста и, Лилит подумала, как бы ей не обхитрить саму себя. Посмеется тогда сатана над плутовкой, если узнает.
Лилит решила покамест приглядеться к дочери Евы и явственно не подстрекать живое человеческое любопытство к удовлетворению потребности в ответах, дабы не вызывать у Эмануэлы подозрений. Иными словами, демоница избрала путь более длинный.
На глазах донны Лючии еще блестела влага, когда она обернулась к венецианке. Лицо было спокойным и немного печальным.
- Вы помогаете Лучано и так. Ему нужны ваши любовь и забота, уют дома, куда он может возвращаться и отдыхать от дел, а затем с новыми силами приниматься за них. По здравому уразумению, такой порядок и определил нам господь.
Слова из уст рыжей Лючии лились размерено и с той простой уверенностью, которая указывала бы на искреннюю убежденность.
- Не примите мои речи за пустую лесть, донна Эмануэла. То было бы для меня огорчением. Впервые увидев вас с Лучано, я подумала, что, наконец, и для моего бедного брата сыскалось счастье. Долгожданное. Ведь сколькие прельщались его богатством, но не им самим, хромым горбуном.
Лилит удивлялась сама тому, сколько во лжи правды, ведь любовь дьявола сделала почти человеком.
- Между мной и братом в последнее время было не мало разногласий, что не может ни печалить, потому что я люблю его. Возможно, он еще сердит на меня, но, как бы ни было, я за вас с ним рада, и, покидая ваш дом, буду спокойна, зная, что у Лучано есть опора.

Отредактировано Lilit (11.04.2011 21:06:09)

Счастье. Вот оно, янтарное и медовое, в несмелых, словно девственные ласки, лучах весеннего солнца. Вот оно, простое и желанное, в теплом мурлыканьи котенка, вылизывающего лапку, и в глазах молодой монны Эмануэлы, затуманенных любовью. Неведомое и чужое человеческое счастье, словно воспоминание о сладкой мякоти райского яблока – зыбкое и легко разрушаемое.
Глупое, о, какое же глупое человеческое сердце! Опутанное узами страсти, не ведает оно ни правды, ни опасности, но горит, горит. Жар его может согревать теплом, а может обжигать не хуже адского пламени. И вот на них-то, на счастье и любовь, позарился Дух Зла!
О любви говорила дочь Евы, а Лилит было горько. Горечь полыньевой терпкостью разъедала язык и вливалась в черную душу. Тоска.
Если б оказался дьявол в этот миг рядом, прильнула бы к нему Лилит, заглянула бы в глаза-омуты с томящимся на дне безумием, хмельными поцелуями покрыла бы губы и ланиты и, жарко шепча, спросила бы: «Зачем обманываешься, зачем? Почему не отступишь? Ведь знаешь же, не суждено нам… Уже ль неведомо тебе, что, пригубив, но, не испив до дна чашу, тебе не предназначенную, лишь усилишь свои муки, на кои обречен до Конца времен?».
Но разве же сатана внял бы словам той, что была ему самому подобна, язвительна и нелюбима? Нет. Путь назад закрыт. Не было его и для Лилит, решившей хитростью и ложью раскрыть смертной глаза на правду.
С нежной теплотой улыбнулась рыжая Лючия, внимая любопытству венецианки. Кивнула.
- Зерна разлада не редко прорастают и в крепких семьях. Как ни печально, но сей недуг подстерегает нас повсюду. – Донна тяжко вздохнула и взглянула на Эмануэлу будто бы в нерешительности. – Не хотелось бы мне, чтобы беспокойство тронуло ваше сердце, сестрица…
Закусила губу Лючия. Задумалась. Решилась.
- Брата моего тяготит одна тайна. Не просите меня открыть ее вам, ибо только ему принадлежит это право. Но он облегчить душу не желает, не вняв ни уговорам, ни моленьям. За то и зол на меня. Видит Бог, - плутовка, не скривившись, перекрестилась, - моя вина лишь в том, что я волнуюсь за него.

Мраморно белое лицо Лючия подставила солнцу, не опасаясь, что от его жара кожа потемнеет. Да и с чего ей, самой гордой женщине во всем свете и за его приделами, склонять голову перед дневным светилом? С тоскующей жадностью, не таясь, взглядом впивались ее очи в золотой, сияющий диск.
- Если бы тайна эта была моею, я бы открыла ее вам, монна Эмануэла. Но грешно распоряжаться тем, что не принадлежит тебе. – Не спешна и все так же печальна была речь Лилит.
Всем лисьим своим существом почуяла первая грешница, как затрепыхалась пташка любопытства в молодой жене дьявола. Спеши, несчастный мотылек, лети на свет!
Как умело ни сохраняла серьезный вид мнимая Лючия, над последним вопросом Эмануэлы не могла внутренне не посмеяться. Блеснула зелень очей и изогнулась линия губ, так, что пришлось отвернуть лицо.
Если бы только смертная женщина знала, о чем вопрошает... Мятежный ангел, падая с небес, низвергнутый в подземные глубины по повеленью Господа, навсегда потерял прежнюю красоту, стал хром и обожжен. Такова была легенда.
Лючия горько усмехнулась.
- Лучано никому не открывает лица. Ни солнцу, - донна протянула персты, указывая вверх, - ни вам, ни мне. Никому. Он был другим. Не носил маски. Но стремление изменить природу вещей, сотворенных Всевышним, никого еще не доводили до добра.