Кто бы мог подумать, что однажды, владеть ею – смертной женщиной, окажется для него не только потехой, но и истинным счастьем? Много женщин знал сатана, многих толкал вниз, но ни разу не был сам счастлив, находясь рядом со смертной, сколь ни была бы она прекрасна. Кто мог подумать, что именно эта дева будет водить великого Дракона на пояске, силой своей кротости и любви? И кто мог представить себе, что живя с воплощением зла, всех грехов и пороков, Леле останется по-прежнему чистой?
Где-то рядом была его давняя кумушка Лилит, с которой он то боролся, то тешился. Но и чертовка не могла ничего поделать – разве только строить козни, да придумывать новые уловки, чтобы этот странный союз расторгнуть.
Смеялась Леле, смеялся тихо и хрипло дьявол, обманом назвавшийся ей мужем. Да только смех был горьким, как будто мед тот, о котором говорила молодая венецианка, перемешали с ядом.
- Никуда от тебя не денусь, пока сама не прогонишь меня, - ответил сатана, тяжело вздохнув вопреки любовной неге, которую должен был испытывать всякий мужчина, насытившись ласками любимой женщины.
Крепкие пальцы грека огладили овал ее лица:
- Ты ведь не оставишь меня, Эмануэла? Не прогонишь? – спросил он как будто в шутку, вторя ее вопросу, но голос Лучано отчего-то был тих и грустен.

Он слушал ее с удовольствием, как слушает человек ласковое щебетание певчей птички, что услаждает слух и радует душу. Но с каждым словом сладость обладания мешалась со страхом потерять.
Готов был намертво вцепиться в свою добычу Князь Тьмы но знал, что никогда по-настоящему Эмануэла ему не принадлежала.
- Но  я надолго пропадаю, о многом не говорю тебе, занимаюсь не богоугодными делами, - усмехнулся мнимый грек. – К тому же хром, уродлив и горбат.
Эти слова говорил Лучано улыбаясь, но хорошо, что Эмануэла не видела той улыбки, как у умалишенного или бесноватого безбожника – издевательски злой.
И, казалось бы, все верно – не на кого было сатане пенять, кроме как на самого себя – ведь то, чего хотел он получил. А все же злился от того, что влюбившись, угодил в самую тонкую и искусно свитую сеть. Теперь ангельское начало боролось в нем с  пороком, и противоречия эти раздирали темную душу дьявола на части, словно плоть пытаемого в аду железные крюки.
Он отстранился, погладил бегло Леле по голове. Темный, сгорбленный силуэт чернел на фоне окна, за которым мерцала звездами и пахла цветущими деревьями флорентийская весенняя ночь.
- Я переживаю от того, что опасаюсь, как бы ты однажды не отшатнулась от меня, проклиная. Как тебе мнится, что я увлекусь другой, так и мне иногда думается всякое… - сухой как треск веток смешок в темноте. Дьявол махнул рукой, мол, разговор болезненный и бессмысленный, продолжать не стоит.

- Бога просишь? Ты – Бога просишь? Молишься? За меня? – с внезапным жаром произнес Лучано. Был, как видно, недоволен. Дьявол обернулся, глядя на присевшую рядом жену. В темноте глаза «грека» стали вдруг похожи на тлеющие каминные угли, и виной тому был вовсе не странно падавший лунный свет.
- Я везде успеваю! Успеваю всегда! - выпалил так, словно его уличили в нерасторопности и плохом ведении дел. Будто бы речь шла о каком торговом соперничестве.
Фигура Лучано казалась словно начертанной сажей, и темного лица по-прежнему не удавалось разглядеть.
- Он издевается надо мной, а ты Его просишь! Что за глупость! – если бы услышал эти слова какой-нибудь церковник, то живо бы определил в Лучано злейшего богохульника. И как бы удивился потом, узнав, что он и есть сатана – первейший из ненавидящих Творца.
- Это все равно, что побираться милостыней! Неужели ты веришь, что Он, - тонкий перст Лучано указал вверх, - хотя бы в чем-то поможет тебе? Он слеп и глух!
Вскочив с кровати, ковыляя, заметался сатана среди четырех стен.
Нагой, разъяренный как дикий зверь и ненавидящий того, кто так умело воспользовался Венецианским карнавалом, свел его с девицей Эмануэлой. Того, одним из имен которого было Любовь.
- Я ненавижу Его, - тяжело и сипло выдохнул Лучано. – Ненавижу за то, что Он есть и за то, как Он все устраивает. Ненавижу во сто крат сильнее, чем ты можешь себе представить, Эмануэла, - странным, звенящим эхом голос Лучано отразился от стен, как будто ударили в медный гонг, и звучание его все длилось и длилось.
- Прости, - сухо бросил дьявол, поняв, какую допустил оплошность. Сказал слишком много из того, что не должен был говорить.

Отредактировано Diavolo (28.05.2011 18:14:07)

Правду говорят мудрые люди: сколько ни корми волка,  а он все в лес смотрит. Так было и с дьяволом. Сколько бы ни говорила Эмануэла о любви, а он все так же ненавидел весь белый свет, за исключением разве что пятнадцатилетней венецианки.
- Я сам выбрал тебя, - с прежним тихим остервенением молвил Лучано, продолжая отрицать очевидное. – Ты подошла ко мне, и я сам выбрал тебя, - твердил он с отчаянием, отрицая и Бога, и его дары, которые ему приносили  нестерпимую муку.
- И нет надо мной никого, кто мог бы указывать мне! Если бы тогда не поджег я монастырь и не украл тебя, была бы ты несчастна! Так что это я! Я сам помешал Ему и Его воле! В который раз помешал, - дьявол рассмеялся.
Смех его был хриплым и тихим, но почему-то казалось, что от него дрожат стены, будто гулко и низко вибрирует воздух, ходит горячей волной вдоль по спине.
- Я не могу забыть и никогда не забуду того, кто я есть. И даже ты не поможешь мне повернуть назад, - темный как ночь, он обнял ее чистую как утро. И у самого уха прошептал:
- Любовь моя – верная гибель, - прошипел словно змея, и от шепота этого вдруг повеяло могильным,  жутким холодом.

Отредактировано Diavolo (28.05.2011 19:11:38)

- Я мог бы тебя околдовать и вынудить последовать за мной, - все тем же ледяным шепотом ответил Лучано. – Я все равно бы забрал тебя, даже если бы ты сама не желала того, - горечь сочилась с бледных уст сатаны. – Никто не заставил бы меня от тебя отказаться. Но в одном ты права, - он зло усмехнулся. - Я не могу заставить себя разлюбить тебя, хотя думал, что любить не могу и не должен. Не могу и не хочу от тебя отказаться. Так что не сомневайся, дорогая моя Леле, я тебя не оставлю, - слова эти должны были бы звучать ласково, но от прохладного шепота веяло угрозой.
Он взял ее за руку. Сжал, что есть мочи, не понимая, не думая, что может сделать больно и причинить вред:
- Никогда не жалей меня, Эмануэла, - предостерег дьявол, цедя слова по одному. – Ни в жалости, ни в сочувствии я не нуждаюсь.
Угли глаз  стали ярче. Теперь  в них плескалось настоящее пламя. Держа Леле за руку, Лучано хотел отшвырнуть ее со злостью, когда услышал те слова, что частенько говаривали святые и от которых дьявольская гордыня поднималась на дыбы, что уязвленный зверь. Да не смог. Прижал к себе и скрыл в объятьях беззащитную, простоволосую, нагую.
За спиной с громким хлопком раскрылись черные, будто покрытые пеплом крылья, украшенные павлиньими глазками, горевшими ярче самого жаркого пламени. Ночь превратилась в охваченный пламенем день. Очертания предметов поплыли, cменяясь огненными пейзажами. В спальне их, которая таковой теперь не была, стало жарко как в аду. Закутанный в погребальный саван  зверь с ангельским ликом испещренным незаживающими следами горючих, злых слез, заглядывал в самую душу Эмануэлы.
Сложно было найти более страшный и правдивый ответ на вопросы венецианки. Держа крепко, дьявол не отпускал тонкое девичье запястье.

Отредактировано Diavolo (28.05.2011 21:54:31)

Леле кричала, а ее прежние слова и заверения звучали теперь в жаркой, огненной пустыне приглушенным эхом, обрывками фраз.
Дьявол и не думал отпускать ее руку, как венецианка не пыталась вырваться. Смотрел как завороженный на слезы, на страдания и пил разочарование, словно отравленный мед, который горчил и ему самому причинял боль еще большую.
Понял хитрую уловку Лилит и в который раз демоницу проклял. Но разве могло быть иначе? Рано или поздно истинное становится явным.
Огромным молчаливым исполином возвышался сатана над перепуганной дочерью человеческой, глядя, как тают остатки грез и чаяний.
Молчал, и молчание это было тяжелым, словно свинец.
Черные крылья, описав дугу, скрыли Эмануэлу от пламени и огненного ветра, бушевавшего в адских пустошах. Узкая и жилистая ладонь дьявола коснулась чела венецианки. Теперь она знала, какими торговыми делами промышлял ее мнимый супруг и отчего зацвело в феврале миндальное дерево ее матушки.
- Отпустить ли мне тебя, Леле? – спросил дьявол, и его тихому грустному голосу вторило бушующее адское пламя. Эхом звучал рев сотен тысяч голосов мучимых грешников. – Отречешься ли ты от своего любимого Лучано теперь? – почти ангельская улыбка на обожженном лице выглядела чудовищно, как будто сатана снова глумился над самым светлым и чистым, что было у людей.
Но он и не думал издеваться, ибо сам чувствовал боль не меньшую, чем Эмануэла.
- Ну? Что скажешь ты мне теперь? Что скажешь о силе любви, Леле? Не передумала?

- Когда-то очень давно я знал о любви больше, чем ты можешь себе представить, - темный ангел махнул крылом, и стала ночь. Павлиньи глазки на черных перьях сверкнули последним отблеском пламени.
Они стояли теперь на краю обрыва, под которым была бездонная пропасть. В ней и над ней мириадами разноцветных светлячков, светящейся драгоценной пылью горели звезды.
Воздух был свеж и приятен, словно в мае, когда цветут луга. Голос дьявола был усталым и спокойным. Сколько раз он уже рассказывал эту историю? Давно сбился со счета.
- Я любил Его сильнее всех и не захотел делить эту любовь с кем-либо. А потом возненавидел, ибо Он предал меня, предпочтя мне таких, как ты. Но разве я был хуже? Разве это было справедливо – сравнивать мой свет с оживленной Его дыханием глиной? И разве виноват я в том, что ты спряталась под моим плащом? – заслонявшее полнеба крыло растаяло, и на краю пропасти сидел теперь горбатый, худой и бледный рыжеволосый человек в черной бархатной одежде.
Тонкие пальцы крутили невесть откуда взявшуюся сухую травинку.
- Тебя, чистая душа, не достоин и любить не умею. Но умею желать, ревновать и жаждать твоей любви, как жаждет воды идущий по пустыне путник. И жажда эта столь сильна, что готов я был перевернуть землю лишь бы ты была со мной, Эмануэла, - поднявшись на ноги, он отряхнул штаны от пыли и влажных комьев земли. В темноте яхонтовые глаза переливались лазурью и золотом.
– Женой своей хотел бы назвать тебя, но не имею права. Потому вообразил, что могу так же как люди и пошел на обман. А иначе как снова вспомнить, что такое любовь?.. И если Ему угодно было так посмеяться надо мной, то к Его великой радости я признаю, что  сия каверза удалась. Я запомню все, что было с нами, как помню все что было от начала времен, и уйду. Только не плачь, Леле, - прохладная ладонь вновь, как и вначале их разговора, бережно коснулась ее лица, и задумчивый и яростный Лучано «грек», которого она знала, улыбнулся привычной грустной улыбкой.

Отредактировано Diavolo (29.05.2011 00:05:27)

Было одиноко, темно и страшно. Мгновение за мгновением проходила вечность. В черной пустоте мерцали нити далеких созвездий. Неуклюже поворачивался небосвод. Медленно вращала Фортуна свое колесо. Как будто задумалась о чем-то или просто наблюдала за смертной женщиной и Люцифером, который подобно ревнивому ребенку все еще не мог простить Отцу выбор в пользу младшего брата.
В запахе цветущих майских трав чудился перечный привкус гари.
Плакала венецианка и глотала слезы, но не держала зла.
- Нет, - сатана покачал головой. – Я не ты. И я не могу стать, как ты. Я не умею прощать и Его прощение мне не нужно. Но я могу вернуть тебя на ту пьяцетту, в ночь веселую праздника, чтобы ты начала все сначала и вновь полюбила. Избрала того, кто будет тебе достойным и любящим супругом, - он обошел Эмануэлу и встал у нее за спиной.
- Жизнь человеческая коротка. Не упусти свое счастье, - обнял, прощаясь, за плечи. Решение виделось ему справедливым.
Если она согласится, пусть станет как было, и эта молодая женщина никогда не знает беды.
-  Тогда обернутся сном наши ночи и наша актерская свадьба. Монастырь и сестрица Лилит, которая старше самой Евы. Это все, что я могу для тебя сделать.
Сатана отнял руки от плеч девушки и отошел на несколько шагов.
- Мне не нужны Его подарки. Я не отступлю от своего пути, ибо кто, если не я, будет изнанкой этого мира? – шепот стал ветром, голос окреп и звенел теперь в вышине и в бездне, раскинувшейся у них под ногами – всюду.
- Решай, Леле! Пока у тебя есть время.
Фортуна с остервенелым задором, будто из последних сил, вновь крутанула злополучное колесо.

- Да будет так, - произнес дьявол и сделал еще один, последний шаг назад. Звезды на небе и под обрывом померкли разом, и ровно на мгновение мир вернулся в первозданную тьму, в которой высокой, надрывной нотой звучал плач Эмануэлы. Ему вторил ветер.
Потом все стихло.
А после запахло морем, послышался плеск воды. Зазвучала веселая музыка. Тьма рассеялась, и перед взором Эмануэлы был ее родной город.
Глядя с небес улыбался победной улыбкой ангел хранитель. Однажды полюбивший смертную женщину сатана, вынужден был отказаться.
Только поцеловал ее напоследок, и вместе с поцелуем отнял память – о чаше с питьем в стенах монастыря, о ненастоящей свадьбе, о мартовских темных ночах и неистовых ласках, о черном котенке, которого подарила Лилит, и о себе – страдавшем и жаждавшем любви, но никогда не знавшем, что  с ней делать.
Был снова февраль. В Венеции праздновали карнавал. И стар, и млад пили, гуляли, веселились. Огни факелов отражались в черной воде канала,  а небо казалось красным, как тогда, когда они только повстречались.
Крутанув обратно, Фортуна остановила свое колесо. Словно от порыва ветра колыхнулось пламя факелов в руках у толпившегося люда, но никто не заметил такой малости.
Звенел бубен, отстукивали ритм танца каблуки башмаков…
Золотоволосая  Леле плясала вместе со всеми в пестром хороводе. Сгорбленный, худой человек, наряженный в красные, расшитые золотом одежды, наблюдал за танцующими издалека. Гротескная маска с длинным, загнутым носом скрывала его лицо. В полутьме можно было только различить странные, казавшиеся то лазурными, то золотыми глаза.
Вот, взявшись за руки, танцующие пробежали третий круг. Вот простак Джузеппе обнял Эмануэлу за талию.
Глубоко занозой впилась в черную душу дьявола ревность. Пусть бы все повторилось как тогда. Закутавшись в плащ, хромой сатана поковылял прочь с пьяцетты.
- Отстань! – девица засмеялась, отталкивая молодого кавалера. – Пусти!.. – негромко выкрикнула и побежала прочь, сквозь веселящуюся толпу, пытаясь скрыться. Но, бросив, быстрый взгляд, не нашла никого, кто мог бы ей помочь в этом…
Протискиваясь сквозь разношерстную компанию,  спешил к Леле веселый и бойкий Джузеппе.