Бесшумно ступая следом за уверенной Граной, худенькая, рыжеволосая девушка думала о том, что едва ли на небесах может быть столь красиво, как в этом палаццо. Мысли эти Симону ничуть не смущали, и не мешали смотреть по сторонам, да слушать домоуправительницу, пояснявшую, что где расположено, куда нос совать не стоит. Грана говорила не ровно, начинала рассказывать про постройку портика, и сразу же, без изменений интонации голоса, переходила к распорядку дня кардинала, когда тот находился дома. Разве что выделяла инотонацией советы о том, чего делать в присутствии его преосвященства не следует.
Симона успевала поддакивать, и старалась запомнить дорогу до комнаты, куда ее вела Грана.
- Как я уже говорила, работать будешь на кухне, - женщина остановилась перед тяжелой резной дверью, и окинула, торопливо кивнувшую, служанку критическим взглядом.
Несмотря на то, что Симона выкупалась уже и одета была в чистое простое платье, стянутое по худенькой фигурке, выглядела девица – не ахти. Цепкий взгляд сводни прошелся и по излому ключиц, и задержался на руках, отметив, что костяшки пальцев заметно выпирают, а руки у девицы требуют ухода.
Грана вздохнула, и толкнула дверь в трапезную, войдя первой.
Симона переступила порог трапезной, и остановилась позади женщины, в первое мгновение, опустив взгляд к полу, но не успела еще Грана заговорить с хозяином, девица подняла голову, и заинтересованный ее взгляд обежал трапезную, задержался на вышивке, корой была украшена скатерть, и скользнул, наконец, на человека, которого ей предстояло считать своим хозяином.
Кухарке, как полагала девушка, едва ли часто придется видеть кардинала, и потому Мона рассчитывала лишь на то, что Грана назовет ее имя, а сама Симона поклонится, да выслушает пару фраз хозяина, прежде чем ее отошлют на кухню.

Скучающий мужчина за столом, мало походил на тех священников, которых прежде встречала Симона. И дело было не в отсутствии сутаны, а в выражении лица. Оно не было ни благостным, ни строгим, и взор кардинала не пылал истовой верой, а был… изучающим и спокойным.
«Точно так же рассматривал бы он сейчас случайно залетевшую в комнату птицу, или забежавшую кошку, вздумайся той вылизываться напротив стола» - подумалось девушке. Несколько мгновений служанка, словно забывшись, смотрела на кардинала, затем рыжие ресницы дрогнули, сомкнулись, и девушка, вспомнив, чему ее наставляла Грана, опустила голову, и присела в поклоне.
Короткий диалог Граны и хозяина Симона слушала с изумлением. Ей ничего не говорили про прислуживание за столом, но задавать вопросы, девица не решилась. Все и так было ясно. Подхватив кувшин, салфетки и чашу, она растерянно взглянула вслед вышедшей экономке, потом решительно сжала губы и направилась к столу.
Выбор был прост: либо действовать по наитию, и вероятно попасть впросак, да разозлить хозяина, либо задать-таки вопрос о том, что ей предстоит делать. Из кувшина, который был в руках девушки доносился тонкий аромат роз, а не вина.
Будь там вино, его следовало бы налить в кубок, стоявший на столе, но что делать с ароматизированной водой, Симона не представляла.
Да и чашка эта была непонятно для чего предназначена. Заметив чуть позади и справа от хозяина небольшой столик, на резных ножках, накрытый салфеткой, рыжая молча обогнула стул, на котором сидел мужчина, и решительно поставила кувшин и чашку на столик, решив, что с ними разберется потом.
Сейчас, стоя справа и позади хозяина и глядя на стол, Симона лучше представляла, дальнейшие действия. Кубок для вина и изящный небольшой кувшин на столе справа от кардинала стояли удобно для того чтобы служанка могла, не мешая хозяину, свободно дотянуться до кувшина.
Разумеется, если это было сейчас необходимо.
- Вина? - голос девушки был чуть хрипловат от волнения, и она сама едва услышала собственный вопрос. Глубоко вздохнув и облизнув пересохшие губы, Симона произнесла чуть громче и увереннее: - Желаете вина, ваше Преосвященство?
Все что требовалось, это не мешать мужчине насладится трапезой, да быстро и аккуратно подавать, что необходимо. А спросить… «Если что спрошу», - решила Симона, чуть успокоившись.

Ну вот все и разъяснилось, - сосредоточенно- вертикальная складочка над переносицей девушки разгладилась, когда хозяин спокойно пояснил что делать с водой и чашкой. Мысленно Симона уже высказала Гране, все, что думает о случившемся, и предъявила добрый десяток упреков в том, что экономка не предупредила, не рассказала, как надобно прислуживать за столом, в каком порядке и что подавать кардиналу, и даже о том, можно ли беспокоить хозяина вопросами, или только молчать, да отвечать. Но выяснять эти вопросы с Граной Симона не собиралась, ибо тяги к кухонным ссорам не имела, и намерена была прийтись ко двору в этом богатом доме.
Она быстро, но без суетливой спешки выполнила все, что сказал кардинал, и аккуратно поставила наполненную на две трети ароматной водой чашку, туда, куда велел мужчина.
Разве что можно было заметить, как дрожали пальцы тонкой руки, когда девушка отняла ее от чаши.
Взяв чистую льняную салфетку, девушка безмолвно застыла рядом, ожидая, когда хозяин вымоет руки, и нужно будет подать ему выбеленное полотно, да после, вероятно убрать чашу.
И раз уж мужчина столь спокойно отдавал распоряжения, Симона решила, что и впредь можно не ждать окрика за то, что она чего-то не знает. Однако сочла, что пока кардинал не спросит ее или не заговорит сам, рта лучше не раскрывать.

Голубые глаза жадно ловили каждое движение мужчины. В этом было лишь желание соответствовать своему положению, и не доставлять неудобства хозяину медлительностью, или наоборот порывистостью.
Имея пятерых братьев, очень разных по характеру и поведению, больную мать, да резкого и порой жестокого отца, Симона с искусством поистине протеианским научилась подстраиваться под человека, который был рядом. И выхвати кардинал салфетку резко, в следующий раз, девица подала бы ее движением быстрым, а сейчас поспешила бы налить вина.
Но движения мужчины были размеренными, а потому, разводить лишнюю суету, которую некоторые люди, вроде ее тетки, полагали демонстрацией усердия, служанка не стала. Касание пальцев к запястью, девушка почти не заметила – сейчас она была сосредоточена на новой своей роли,
О том, что именно кардинал подразумевает под словом «немного», Симона тоже пока не догадывалась, а посему взяв кувшин в одну руку, а кубок в другую, наполнила его чуть меньше, чем наполовину.
Может и не стоило брать кубок, а наливать вино следовало над столом, но стоять пришлось бы слишком близко к креслу, в котором сидел хозяин, и это показалось Симоне не удобным. Но теперь, поставив кувшин, девушка оказалась перед новым небольшим затруднением – опустить ли кубок на место, или подать кардиналу. Но его преосвященство стал читать молитву, и девушка нерешительно замерла.
Замешательство было не долгим, и Симона, чуть склонившись, все же протянула руку, аккуратно и беззвучно опустила кубок практически на то же место, где он стоял.
В другой раз, - думала девушка, - если придется прислуживать за трапезой, этих заминок она уже не допустит, но вот что теперь будет с ее обязанностями на кухне, и спросят ли с нее, за неощипанную птицу, которой надо было заниматься, вместо того, чтобы стоять здесь подле роскошного стола, и думать о том, что надо подать или убрать в следующий момент.
И пока кардинал молился, служанка молча прикидывала, успеет ли она до ночи ощипать и разделать перепелов, или провозится с ними, допоздна.

Короткое благожелательное замечание кардинала ободрило девушку. Уголки губ дрогнули, предательски расползаясь в улыбке. Но улыбки своей Симона стеснялась, а потому постаралась сдержаться, и только проговорила с коротким поклоном:
- Простите, Ваше Преосвященство, впредь буду знать, - легкая хрипотца еще слышалась в голосе, но волнение уже улеглось. И хотя вины за то, что не подала вино в руку, Симона за собой не ощущала, собственное невежество, проявившееся второй раз за столь короткое время, девушку смутило.
Сцепив пальцы рук в замок и держа руки опущенными, девица молча стояла, пока хозяин снова не заговорил с ней.
И ответила не сразу. Заметно было, что девушка о чем-то думает: губы ее дрогнули, словно она хотела спросить, но не решилась. Однако новая незатейливая похвала заставила-таки рыжую улыбнуться, и взглянуть на кардинала. На худом бледном лице глаза Симоны казались очень большими, и награди Господь ее черными ресницами, взгляд был бы куда выразительней.
- Вы так добры, - голосу вернулся обычный тембр, и девушка повела плечами, заметно расслабив спину, выпрямилась, вскинув голову, и тепло улыбнулась замечанию о своей смышлености, - но…
Одно маленькое слово «но» человеку внимательному могло сказать о многом. И даже если перечить служанка не будет, однако что высказать, найдет всегда.
Симона отметила внимание мужчины, и ей вдруг стало неуютно под спокойным мягким взглядом, и неловко за собственную угловатость и нескладность.
«Не понравилась, - возник вывод. Причиной его было сравнение себя с ухоженными служанками, хлопотавшими по дому, веселые глаза, блестящие волосы, ненатруженные руки которых говорили о многом, - не понравилась, вот и сказал, чтобы при гостях не прислуживала, чтобы знатные господа не воротили носы, а могли любоваться пригожими ухоженными служанками».
Мысль эта ничуть не огорчила рыжую. Отправил бы хозяин двор мести, или постель просушивать – любую обязанность девушка приняла бы спокойно.
- Дозвольте задать вопрос Ваше Преосвященство? - невысказанное чуть раньше «но» все же требовалось разъяснить, и разъяснить не через посредничество Граны, а с самим хозяином.

Девица заправила за ухо некстати выбившийся локон, и сцепив снова пальцы, держа руки под грудью, нерешительно посмотрела на кардинала. В улыбке его было что-то такое, от чего засосало под ложечкой. Симона именно в этот момент остро ощутила, сколь просты были люди, с которыми она прежде общалась. «Да» значило «да», «нет» - «нет». Улыбались просто, и хорошо было от улыбок. А этот мужчина улыбался вроде и мягко и тепло, но так, что лучше бы уж резко оборвал желание служанки задавать вопросы.
- Грана определила мои обязанности иначе, Ваше преосвященство, - пояснила девушка причину своего вопроса, прежде чем осведомиться, - значат ли Ваши слова, что ко времени трапезы, я должна буду оставлять другие дела, и как быть, если монна Грана отправит меня с иным поручением?
Прикусив нижнюю губу, Симона отвернулась, бросив взгляд на камин и пытаясь представить, как ей придется выкручиваться, если приказы будут противоречивы.

Подозрительный кошачий прищур был единственным ответом на слова кардинала. Нет, у Симоны не было оснований не верить ему, вот только…
В свои четырнадцать лет рыжеволосая девица не верила в то, что все может даваться так легко.
Может быть, конечно, этому холеному мужчине, с гладким лицом, теплым ореховым взглядом, ухоженными, не знавшими тяжелой работы руками и дается. Он священник высокого сана, близок к Богу, и верно в глазах Создателя достоин того, что имеет. Но не Симоне, которой досталась от отца лишь медь, да и то в цвете волос, вьющихся мелкими прихотливыми кольцами.
Она спокойно взяла салфетку со столика и подала хозяину, когда тот омыл пальцы в розовой воде.
Вопрос кардинала прозвучал столь естественно и просто, что девушка, едва заметно улыбнувшись, откликнулась, слышанной от кого-то присказкой:
- Пока ручей будет привыкать к яме, он станет болотом, - и тут же поняв неуместность сказанного, по-детски заулыбалась, и пояснила, - я просто хотела сказать, что не боюсь работы, Ваше Преосвященство.
Слишком уж легкими показались девице определенные кардиналом обязанности. Столь легкими, что Симона едва сдерживалась, чтобы не поинтересоваться, а кроме вот таких вот развлечений, будет ли в доме настоящая работа.

В камине вдруг стрельнуло сырое полено, и Симона обернулась – для того лишь, чтобы убедиться, что случайный уголек не выпал наружу. Теплая атмосфера комнаты и мягкость хозяина девушку столь успокоили и расслабили, что ее охватила легкая сонливость. И только то, что прислуживала у стола она впервые и потому была предельно сосредоточена, не давало этой расслабленности перейти в апатию. Оспаривать решения хозяина Симона не собиралась, но если бы работу в этом доме раздавали исходя из возможностей и умений слуг и того, кто к чему более пригоден, едва ли бы выносливую подвижную девицу приставили к столу.
Она помедлила с ответом, взглядом спросив, не шутит ли кардинал интересуясь жалкой служанкой. Но мужчина тоже отвлекся на пламя камина, и девушке ничего не оставалось, как по возможности более кратко и честно рассказать о себе:
- Отец мой был плотником, а я – старшая из всех детей, - произнесла она спокойно и повела плечом – дескать, зачем о пустом-то говорить, - Господь прибрал к себе трех братьев, Нико сейчас в учении у кожевенника, а младший - Лука – у тетки, да благословит ее Бог. И спасибо монне Гране за хлопоты, без нее, искала бы я сейчас другой дом, и кто знает, какие бы оказались хозяева.
Сейчас оттенок глаз Моны был более глубоким, в синеву, и взгляд ее, обращенный на мужчину словно добавлял: «Да и какой Вы, я пока не знаю».
- Бог даст, справлюсь со всем, - губы мягко изогнулись, на миг обнажив влажно блеснувшие ровные зубы, - А в завтрашний день я стараюсь не заглядывать, но…
Последние слова прозвучали с надломом. Не прошла еще боль от потери родных, и тоска по не слишком ласковой матери, да мальцам, каждого из которых Симона вынянчила, однако то ли атмосфера, сложившаяся сейчас в трапезной, то ли размышления о жизни, несколько отличавшиеся от озвученного, то ли недетская, пусть и не осознанная усталость, словно прожила рыжая не четырнадцать лет, а полвека, то ли все вместе сложились в легкую светлую фразу, произнесенную без смущения, с мечтательным выражением лица:
- Подрастет Лука, сможет сам о себе позаботиться, и я, может приму постриг – молиться буду за близких своих.
О замужестве Симона и не думала. Кому нужна некрасивая да нищая девица? Припомнить внимание мужчин к себе, она не могла – да и какое там было принято внимание: зажать девку в уголке, да потискать, наплетя с три короба чепухи про румяные щечки да белые груди.
О таком потом сами девицы и рассказывали товаркам, хвастаясь немудреными подарками – простенькими сережками, или лентой. Симону не тискали, а значит, не нравилась.
О том, что побаивались парни получить не тряпкой по морде, так коленом в пах и тем, что под руку рыжей попадет, по макушке, а после от здорового плотника – за то, что дочку обижали – Симона не думала.

От интонации и слов кардинала девушка очнулась, вынырнула из приятной сонливости. Удивленно глянула на изменившееся лицо хозяина, пытаясь понять, что же такого она сказала, но спрашивать слугам не пристало, и потому девушка прикусила губу, словно сдерживая рвущиеся слова.
Но следующий вопрос- о мужчинах, прямой и четкий, захватил Симону врасплох.
Девица вспыхнула – как краснеют только рыжие и светлокожие люди, и взгляд опустила. Ладно бы спросил только о замужестве, но ведь вопрос прозвучал иначе. Усмотрев в этом легкую насмешку, ответила рыжая с деланной веселостью, и не солгала в общем-то, а просто слова легли как легли, а голос был чуть зол и задорен:
- Умный мужчина в жены берет девицу из своего круга, тогда и в семье лад да понимание будет, умная женщина стремиться выйти замуж, так, чтобы детей растить в достатке, красота – товар недолговечный, да и не хороша я. Ну и кто ж такую возьмет? – Мона коротко рассмеялась, не горько, а с той интонацией, которую люди свежующие называют сарказмом, - только дурак. Дураков, конечно не мало, но мне думаю, братьев хватит. А коли дети пойдут, от дурака-то, да еще и рыжие, куда их потом? А что до мужчин… отца, который бы замуж отдал, у меня нет, неволить некому. Как Богу угодно будет, так и сложится. Вон конюх Ваш – всем хорош, и человек добрый.
«Зубов правда нет, так видать копытом по лицу от жеребцов получал, и лицо все в оспинах, зато сложен хорошо и силен, да и девицы на кухне говаривали, что иными достоинствами хорош, откуда знали, правда - непонятно»
Позовет на сеновал, звезды смотреть, так может, и схожу, - закончила Мона, шагнув ближе к столу и обхватила бледными пальцами ручку кувшина с вином, и подняла тяжелый серебряный кубок, левой рукой.
Наполнила так же как прошлый раз, и подала хозяину.
Странные чувства вызывал у нее этот человек. Говорить с ним было легко, но кто же будет таиться от священника, но во взгляде его в спокойном голосе, в самих вопросах было что-то тревожащее. Будь Симона искушеннее, она бы и смутилась, усмотрев тонкую подоплеку и ситуации с неожиданной необходимостью прислуживать за ужином, и простых вопросов, которые могли и не интересовать хозяина. Сейчас же вместо смущения, девица испытывала замешательство. С одной стороны она просто отвечала на вопросы хозяина, с другой что-то было в этих вопросах не так.