Причиной того, что архитектор  Пьетро ди Капуи оставил свое ремесло и последние десять лет  познания свои в зодчестве применял лишь для улучшения собственного особняка,  было стремительно  слабевшее зрение.  Случилась сия неприятность потому что, как говорили доктора, в мозгу мессера Пьетро скопились болезнетворные миазмы, и именно из-за них зодчий страдал   так же мучительными головными болями. Упавшая из рук рабочих, возводивших леса, доска, приложившая  проходившего мимо архитектора наискось по затылку, была здесь совершенно ни при чем.  Благо, к тому времени маэстро ди Капуи  скопил приличное состояние, позволившее ему приобрести довольно небольшое имение. Сначала для того лишь, чтобы выезжать в жаркие летние месяцы из зловонного Рима.  А когда второй из старших сыновей маэстро ди Капуи женился, архитектор перебрался  на виллу окончательно, оставив дом в Риме  младшему, поскольку старший уже отстроил собственный.  Из семерых детей четы ди Капуи  в живых остались только трое, а посему самого младшего своего отпрыска старики до сих пор держали при себе.
Получив   доставленное славным Массино, послание, в котором Оттавио вспоминал славные дни, когда они мессер Пьетро вместе трудились над перестройкой одного из римских палаццо, где и свели знакомство, переросшее в дружбу,  и спрашивал об уместности визита,  старый архитектор искренне обрадовался. Приютив Массино на ночь, ди Капуи поутру  дал слуге письмо с заверениями в том, что будет рад и Оттавио, и его другу,  поскольку  изрядно утомлен уже однообразием сельской жизни и хотел бы  разнообразить её общением со старыми и новыми знакомыми. 
По прихоти патриция, выехали в ночь, благо последнее время на дорогах было спокойно. Оттавио, уже вполне привыкший к образу жизни своего заказчика, вполне спокойно поддерживал беседу, тогда как Массино,  чуть ли не засыпал в седле.  Дорога заняла несколько часов,  по прошествии которых без каких либо приключений путники добрались до ворот  виллы.   Небо на востоке уже светлело, и потому особенных сомнений в том, что уместно разбудить хозяев на час или два раньше ни у кого не возникало.  Массино, спешившись, подошел к воротам и, схватившись за тяжелое железное кольцо несколько раз постучал в дверь.
Ответом был собачий лай, правда, быстро стихший,  а после на секунду приоткрылось зарешеченное  окошечко, за которым мелькнуло чье-то лицо. До Оттавио не донеслось ни звука, очевидно,  привратник, или слуга, говорил очень тихо, но после ответа Массино и небольшой заминки ворота все же открылись.
Встречала приехавших девушка, одетая  так, словно как раз собиралась куда-то выйти. В руке ее был фонарь, позади неё, в глубине двора  фыркала лошадь светлой масти.
- Доброго утра, мессеры, - прозвучал тихий, не лишенный приятности голос и девица простодушно сообщила, беззастенчиво и прямо рассматривая спутника Оттавио, - Мы ждали  вас днем.
Волосы девушки были убраны под сеточку, а дорожный плащ, длиной до колен,  скрывал фигуру так, что видны были только руки, голова да подол платья.
- Вы и есть мессер Франческо? – осведомилась  незнакомка  с непринужденной улыбкой,  и, словно спохватившись, скромно потупилась в уместном смущении.
Художник даже несколько опешил, ибо в последний свой визит сюда не видел  среди домочадцев старого архитектора,  никакой особенно дерзкой девчонки, каковая могла бы подрасти за пару лет.

Спешившийся следом за Франческо, художник не понимал неожиданной живости, с которой Аллори отреагировал на  нахальную, невесть откуда взявшуюся девицу. Но все объяснялось странностями. У  Аллори были свои, у старого ди Капуи – свои. Может  донна Анна девицу держала, как компаньонку, что объясняло и убранные  аккуратно волосы и уверенность, с которой юная особа давала понять определенную власть в доме «над другими служанками».
- Массино прекрасно позаботится о лошадях, - заметил он, бросая поводья своему слуге.
Вот только  сам Томмазо не испытывал желания прислуживать дьяволу во плоти,  колдуну, с которым угораздило связаться его доброго хозяина, поэтому и не рвался перехватывать поводья из руки патриция.
Девица же вздохнула, всем видом своим показывая, что вопрос Аллори  пришелся не ко времени, тревожно посмотрела на светлеющее с восточной стороны небо и  резко уверенно взялась за повод, поверх руки гостя.
- Зовут меня Терезой, мессер,  а коня вашего, позвольте, поставлю в стойло сама, - и словно предупреждая сомнения римлянина в том, что жеребец его получит достойный уход, девушка сообщила,  осматривая украшения на сбруе, - и расседлаю, и овса задам.
Голос ее заметно потеплел, а взгляд, обращенный не на лицо Аллори  а теперь уже на морду жеребца, выдавал искренний интерес, который более уместен был бы в адрес привлекательного мужчины.
Поскольку гость не спешил отпускать поводья, а на препирательства у назвавшейся Терезой девицы времени не было, она снова вздохнула, плохо скрывая раздражение от того, что приходится задерживаться дольше, чем ей хотелось бы сейчас, и сдалась.
- Ладно, ступайте за мной, мессер,  но уж простите, - тут девица глянула прямо в лицо патриция, дерзко и смешливо улыбаясь, - мне надобно успеть в монастырь до начала  заутренней,  - и плотно в ниточку сжала губы, сдерживая смех,  выдавив  через силу,  лишь бы сохранить  подобие серьезности,новое признание, - епитимью исполняю,  наложенную духовником  в искупление греха.
В свете  уже клонившейся к западу луны, черты лица девушки были довольно резкими  - высокие скулы,  изящно очерченный небольшой рот, острый, упрямый подбородок, прямой аккуратный нос. Оттавио, молча  наблюдавший за незнакомкой, отметил вдруг что брови у девицы ровные, тонкие, но очевидно вовсе не знакомые с щипцами, коими римские красавицы уничтожают  все лишние волоски на своем теле.  И тут  сердце художника кольнула нехорошая догадка.

Вилла мессера Пьетро устроена была основательно. Даже сложенная из камня конюшня была снаружи отделана так, как обыкновенно оформляли хозяйственные постройки в домах знати.  Внутри же помещение, нагретое телами и дыханием лошадей, было просторным.   Кивнув темноволосому дзанни живописца на пустующее стойло,  Тереза взялась расстегивать подпругу седла,  сама исполняя обязанности конюха.  Назвавшейся служанкой такое было вполне под силу, как и засыпать в кормушку из джутового мешка овса,  не стараясь экономить на лошади гостя. Сена ей  днем задаст уже конюх, а пока, уставшему с дороги животному нужен был хороший корм.  Внимание гостя, пристальное, странное, Терезу беспокоило довольно сильно. Ощутив на себе очередной внимательный взгляд, девица вдруг накинула шитый треугольником капюшон плаща на голову,  обронив:
- Ну вот, можете быть спокойны за своего красавца, мессер, - теперь бы вам самому отдохнуть с дороги, а мне надобно спешить.
Она вздрогнула от неожиданного прикосновения, замерла на мгновение, вскинув резко голову и словно сдерживая изо всех сил желание обернуться.
- В монастырь святой Катерины, - глухо, сдавленно прозвучал ответ, - мне надобно в течение двенадцати дней стоять там каждую заутреню, как искупление невольного, но тяжкого греха.
Плечи девушки дрогнули, опустившись на медленном выдохе, таковым обычно люди, теряющие уже самообладание  силятся сдержать гнев.
- Священник же наш таков, как все прочие, коли пожелаете, сведете с ним знакомство, он приходит к нам ужинать по пятницам, да беседует с  от… – тонкие сильные пальцы  римлянина,  беспокоили все же девицу куда сильнее, чем она желала показать. Осеклась, сбилась,  и все же, служанке следовало быть любезной с гостем. Обернувшись,  и  спокойно снимая  руку собеседника со своего плеча, девица, лицо которой было сейчас в тени капюшона,  терпеливо осведомилась:
- Желаете что-нибудь еще, мессер?
Слова были обычные,  но вот голос звучал в тон иронии в словах Аллори, которую Тереза не могла не заметить.
Оттавио при виде этой сцены закатил глаза, жестом торопя Масино поскорее убраться из конюшни. Далась же  патрицию эта  нахалка в платье и плаще?  На вилле полно работников, и молодые прачки и служанки,  пышущие здоровьем и неутоленной страстью, были весьма приветливы с мужчинами, особенно с привлекательными мужчинами.
- Мессер Франческо, прошу, - большего Оттавио себе не позволил,  намереваясь, однако, разъяснить своему спутнику всю нелепость  сложившейся ситуации.
Но Тереза, к несчастью для Коссо, догадавшегося о том, что за девица объявилась на вилле ди Капуи, о том, что женщине следует попридержать язычок в разговоре с мужчинами, была не осведомлена.
- Раз уж христианский долг взимается сегодня  только с меня,  позвольте, провожу вас, мессер Франческо до комнаты, а вам же, мессер Оттавио, - девушка повернула голову в сторону художника, - приготовлена та комната,  где вы жили прежде. Найдете верно?
Оттавио только кивнул, награждая нахалку укоризненным взглядом и  вздохнув горько, покачал головой.

Отредактировано Ottavio Cosso (06.02.2011 00:36:21)

На заявление гостя, что встречающая не выказывает должной радости,  Тереза только  повела плечами, вскинув, словно норовистая лошадка, голову и одарила мессера Франческо  возмущенным взглядом, процедив с какой-то непонятной обидой:
- Чудится вам, мессер, от усталости.
Оттавио же, был пунцовым от стыда за дурное поведение служанки и не знал, стоит ли объяснять своему спутнику причины странностей, или он, как человек, живший своими, сумеет понять и принять выходки других людей.
Но, судя по реакции патриция, надежда была напрасной. Девица же не усмотрела в случившемся ничего дурного, явно не понимая, что в ее поведении могло так задеть римлянина.  Скинула мешавший капюшон, провожая гостя недоумевающим и обиженным взглядом, и спешно подошла к художнику, который нарочно мешкал, чтобы узнать, ради чего была устроена вся эта комедия.
- Узнали меня? –  вопрос прозвучал без обиняков, прямо.
Оттавио только кивнул.
- Всеми святыми, заклинаю, мессер, - ладони служанки, узкие, сухие сжали плечи маэстро  и она просительно заглянула в глаза живописца, - ни слова вашему другу.  Никому. Я позабочусь, чтобы он не видел меня больше, а поскольку мессер Франческо разобиделся, то только рад будет.
- Но у этого маскарада есть объяснение? – с братской суровостью осведомился Оттавио.
- Желаете знать?
- Раз уж берусь покрывать чужую тайну, имею право.
И снова  все обернулось не так, как хотелось своенравной служанке, характер которой был явно слишком неудобной ношей для женщины такого положения. Тереза только фыркнула, не настаивая больше и резко, дерзко заявила:
- Тогда делайте, как знаете, мне недосуг стелиться  перед  господами из Рима, - с этими словами она скользнула за дверь, и, подобрав юбки побежала в сторону особняка,  даже не глянув на патриция. Оттавио вышел следом,  виноватый и подавленный.  Объясняться с Аллори было последним, чего бы ему хотелось.
- Мы просто приехали несколько раньше, чем нас собирались встречать, - неловко развел он руками, - не принимайте  блажь этой особы всерьез.
Ему не хотелось развивать эту тему, выдавать секреты юного создания, которое по неосторожности позволило гостям увидеть себя в неурочное время в неподобающем виде, и ведь из самых добрых побуждений «Тереза» не заставила приехавших ждать у ворот, пока проснуться слуги.
Перед рассветом цветы благоухали особенно сильно,  Оттавио, привыкший к запаху смол и масел, ощутил, как свербит в носу от этого аромата, и, потерев переносицу,  ответил своему спутнику, стараясь деликатно обойти заданный вопрос:
- Вы проницательны, мессер Франческо,  дерзкое это дитя взялось играть непривычную для себя роль, да и лицедейство, похоже, устраивалось вовсе не для нас, уверен, все скоро разъясниться.
А дом проснулся, ожил, и в мгновение ока стал похож на растревоженный муравейник.
На крыльцо выскочил коренастый мужчина, поправлявший смешно сползший на каль, угол которого  закрывал вместо уха, добрую половину лица. То был привратник,  который, позабыв про обязанности свои,  заснул после полуночи в объятьях кухарки и был грубо разбужен минуту назад увесистой затрещиной.
У дерзкой служанки,  обладавшей «редкостным даром ладить с людьми» действительно оказалась досттаочно власти в этом доме, чтобы исполнить свое обещание  позаботиться о том, чтобы гостей встретили, как подобает, с радостью и без упреков за ранний визит.
Если бы кто-то обратил внимание на происходящее во дворе, то увидел бы  сейчас как придерживая  какой-то бесформенный ком, укрытый плащом, несся к ожидавшей лошади  отрок, а добежав, вскочил легко и уверенно в седло, тут же пуская кобылу галопом,  через нарочно незакрытые после встречи гостей, ворота.
Заутреня ждать не будет, в отличие от гостей, которые уже получили приглашение войти в дом.
Хозяин, спустившийся в одной рубашке,  подслеповато щурился, держа в толстых пальцах все равно бесполезные очки, и улыбался широко и добродушно. Оттавио отметил, что  старик ди Капуи заметно раздался вширь за время, что они не виделись,  и,  ответив на сердечные объятия, представил своего спутника.

А суета в доме архитектора ди Капуи была самой радостной. Хозяин отправился одеваться, уступив место и честь занимать гостей разговорами супруге своей, которая позволила себе спустится к приехавшим только после того как оделась и прибрала волосы.  Она и провела гостей по дому, до комнат, в которых служанки уже хлопотали, в желании угодить путникам.  Вода, чтобы те могли смыть дорожную пыль, уже грелась на кухне, но все равно в покои к патрицию принесли и медный тазик и кувшин  с довольно теплой водой, если  мужчина пожелает умыться.
Оттавио, уже привыкший к утонченной внешности римлянина, с удивлением отмечал, как рассматривают Аллори молоденькие служанки, как  затем переглядываются между собой, улыбаясь  стеснительно и игриво, но догадывался, что Франческо произвел впечатление на домочадцев старого архитектора.
И если не заглянет к нему к вечеру девушка побойчее так это только оттого, что патрицию вздумается никого к себе не впускать.  Оттавио был рад, что комнаты их оказались рядом, и видя, что Аллори все еще не отошел от дерзостей «Терезы»,  пообещал патрицию прийти по первому зову, если  будет надобен.
Служанка, коей поручено было следить за чистотой комнаты и обхаживать гостя, осведомилась у мессера,  подать ли ему завтрак в комнату и уточнила, какое именно вино предпочитает господин, не преминув заметить, что в погребке  мессера Пьетро  найдутся и молодые тосканские вина и выдержанные, известные своим изысканным букетом, фалернские.
Видя эту суету вокруг Фарнческо, Оттавио начинал опасаться, что раздражительный и вспыльчивый Аллори быстро устанет от такого чрезмерного внимания.
Последним аккордом  стало появление конюха, поднявшегося до покоев гостя в сопровождении  Массино.
Поздоровавшись, мужчина поклонился знатному гостю и, протягивая  сложенный вчетверо клочок бумаги, пробасил:
- Я нашел это на конюшне, господин, подле вашего жеребца, этот малец, - конюх кивнул на слугу художника, - сказал, что оно, верно, ваше.
А в этот  самый миг,  стоявшая подле одной из монастырских послушниц, "Тереза", сунув руку под подкладку своей накидки и не обнаружив там заветного письма, похолодела. На вопросительный взгляд своей соседки она смогла лишь смущенно опустить глаза, думая только о том, где же могла обронить  письмо, из-за которого так спешила утром.
О том, что заботливая кузина, навещавшая жившую в монастыре до свадьбы, девицу- переодетый в юбки безусый юнец, не догадывалась даже сама монна Тереза, чье имя  первым пришло на ум Джеронимо ди Капуи в тот миг, когда Аллори  осведомился, как зовут открывшую ворота служанку. Добрые сестры тоже ничего не подозревали, ибо девица Джеронима представлена была им  ни кем иным, как аббатом монастыря, к коему явилась с рекомендательным письмом от отца Бенедетто.
Юный Джеронимо ди Капуи, которому, к слову,  весьма шло женское платье с пышными рукавами, и отороченная лисьим мехом накидка, был всего лишь одним звеном в довольно хитроумном плане, целью которого было единение двух влюбленных у алтаря.  Сложность состояла в том, что отец монны Терезы, негодующий взгляд которой все никак не мог испепелить незадачливую девицу, потерявшую письмо,  не желал в зятья себе человека, пусть и благородного, но не имевшего ни титула ни, земель. Сложностью было так же и то, что за выбранного отцом мужчину,  обладавшего фигурой пивного бочонка в придачу к графскому титулу и  пяти внукам, идти не желала сама монна Тереза.  Глупость девицы этой, оправданная только размерами приданного привела к тому, что, высказав свое недовольство отцовским выбором, Тереза оказалась на попечении монахинь доминиканского ордена  и была заточена в монастыре до дня своего замужества.
И вот тогда, устав слушать стенания приятеля и нудные увещевания священника, покровительствовавшего этому молодому человеку, приходившемуся племянником одному из кардиналов Святой католической церкви,  Джеронимо  предложил переодеться в женское платье и под видом родственницы Терезы проникнуть в монастырь, чтобы передать несчастной весточку от возлюбленного.
В то время этому затейнику не было еще и четырнадцати лет,  и был он, как говаривали,  довольно хорош собой, имел нежную кожу, здоровый цвет лица, приятную улыбку и выразительные каре-зеленые глаза.  Быть первой красавицей вымышленной кузине донны Терезы было не зачем, а для дела того, чем обладал юноша, было более, чем достаточно.
Кто знал, что рядиться в женское платье Джеронимо придется не раз и не два? Волосы же ди Капуи с той поры не стриг и даже выучился пользоваться накладными локонами, лентами и валиками, которые подкладывал в сеточку, чтобы создавалась видимость, будто та стягивает достойную женщины  косу.
К концу весны влюбленные решились  на свой страх и риск обвенчаться тайно, и оставался только сущий пустяк – выкрасть Терезу из монастыря.
И все бы ничего, но событие это было подготовлено к завтрашнему дню, а записка, потерянная Джеронимо содержала четкие инструкции для девушки, что именно следовало делать после  наступления темноты.
Покинуть богослужение, не привлекая к себе внимания, Джеронимо не мог, а потому терпеливо ждал,  клянясь себе изыскать способ проникнуть за монастырские ворота после полудня.
Спустя пару часов он соскочил у задних ворот дома с взмыленной лошади, привычно подобрав юбки за пояс платья и спрятав таким образом под  накидкой, и бросился во двор, а после на конюшню, в поисках пропавшего клочка бумаги.
Вызнать, куда с этим клочком бумаги пошел конюх, было делом четверти часа.

Отредактировано Ottavio Cosso (06.02.2011 15:30:59)

Стремительно поднимавшийся по лестнице Джеронимо, размышлял о том, как держаться с гостем теперь. Днем в доме его никто ни разу не видел в женских нарядах, и рисковать, расхаживая по  особняку в платье, юноша себе позволить не мог. Хотя идея проскользнуть в комнату гостя в обличии Терезы виделась ему наиболее заманчивой.  Силу женских чар, Джеронимо уже понял, когда обнаружил, что  у Джеронимы объявился поклонник, регулярно наведывавшийся в монастырь к дочери-монахини, лишь бы перемолвиться во дворе с девицей, да вызнать, кто такая, и откуда.
Вариант во всем сознаться незнакомому человеку, посвятив его в пикантную тайну был много проще, честнее и… казался юному авантюристу совершенно неприемлемым. Однако капризный случай все решил за Джеронимо ди Капуи. Тот, к кому он спешил, взбегая по лестнице, как раз вышел к ней и собирался спускаться.
Юноша замер, ухватившись за перила, и тихо охнул. Надежда, что видевший его ночью, гость не узнает в нем «Терезу» могла бы оправдаться если бы на нем была хотя бы друга накидка, или  он сам не сумел  бы узнать патриция. Но нет, лунный свет был достаточно ярок, чтобы рассмотреть лица.
- Здравствуйте, мессер, - юноша попытался улыбнуться, но обычная веселость изменила ему, сменившись непривычным, а оттого еще более сковывающим  мысли и слова, смущением, - вы…
Он  осекся, совсем как там, во дворе, облизнул враз пересохшие губы, и кляня неуместное костоязычие попытался заговорить снова
- мне…
И разозлившись на собственную скованность и нелепый стыд от того, что предстал перед гостем в столь  двусмысленном и неподобающем облике, вскинул резко голову, глянул уверенно и дерзко на Франческо и сообщил доверительно и просто:
- Именно вас я и ищу. Мы можем поговорить так, чтобы избежать лишних свидетелей?
Подобранные юбки, укрытые складками накидки делали нелепой и бесформенной его фигу, но стройные ноги с изящной формы икрами,  длинная шея, да  узкое, с чуть запавшими щеками лицо выдавали внимательному наблюдателю правду о настоящей комплекции юноши.
Со стороны кухни послышались женские голосы, одним из которых был голос донны Анны, и заметно побледнев, юноша бросил вниз тревожный взгляд, после вскинул глаза на Аллори и прошептал:
- Прошу, не губите меня, мессер.
Снизу раздался высокий с надломом, голос мадонны Анны ди Капуи:
- Джеронимо, мальчик мой, ты вернулся? Что с твоей Бланкой? она вся в пене!

Отредактировано Ottavio Cosso (06.02.2011 18:21:14)

Как легко обесценить что-то, просто лишив человека удовольствия отвоевать, добиться желаемого.  Это Джеронимо понял только что, вдруг и сразу, принимая из рук гостя записку, ради которой готов был просить, идти на сделки, любезничать и лить елеем и миррой комплименты.
Сейчас, листок этот, решавший судьбу двух влюбленных потерял всякую значимость для Джеронимо.
- Я в долгу перед вами, мессер, - прошептал он, прижав руку, меж пальцев которой сжат был сложенный листок, к груди,  и склоняя голову в знак глубокой своей признательности, - если понадобится вам когда-нибудь услуга от меня, будьте уверены, что  не встретите отказа.
Довольно едкие слова, указывавшие своенравному юноше на необходимость откликнуться на зов матушки, встречены были теперь спокойно, как легкое подтрунивание, не заслуживавшее обиды.
- О, мессер, еще раз  прошу не выдавать ей мое присутствие, -  шагнув на ступеньку верх и оказавшись теперь рядом с Аллори, юноша заговорщически  улыбнулся:
- Держитесь подальше от моих стариков,  доброе мое вам пожелание, они славные, но, сведут с ума кого угодно своей душной заботой. Я так обрадовался, когда читал письмо  сера Оттавио, что вы… будете здесь.
Он хотел сказать еще что-то, но повторившийся  призыв обеспокоенной матушки был хорошим стимулом исчезнуть.
Джеронимо скользнул за спину мессера Франческо и скрылся в коридоре, недолго думая,  прижавшись спиной справа от арочного прохода, укрываясь чтобы только выждать, пока  не уйдет матушка.
В этот момент  монна Анна вышла к лестнице  и, запрокинув голову, посмотрела на гостя, приветливо улыбнувшись.
- Осматриваете  дом, мессер? – осведомилась она, - как только сыщу своего сына, отправлю его показать вам поместье.

Отредактировано Ottavio Cosso (06.02.2011 20:30:17)

Слушая разговор гостя и матушки, прятавшийся за стеной юноша, кусал губы, чтобы неосторожный смех не выдал его присутствие.  Осознавать, что  нашел поддержку со стороны незнакомого по сути человека, было неожиданно приятно, да и что греха таить, патриций произвел на Джеронимо впечатление. Не ночью, тогда юноша слишком спешил, чтобы обращать на что-то внимание,  сейчас.
Он прикрыл глаза, вслушиваясь в обертоны мягкого, завораживающего голоса,  смакуя каждое услышанное слово и радуясь, что судьба подарила ему возможность учиться  тайком, через  будущие встречи и беседы   с мессером Франческо умению держать себя подобным образом.  Единственный учитель Джеронимо –отец Бенедетто был образован, терпелив и строг, готовя младшего отпрыска четы ди Капуи к духовной карьере, и всякий раз говаривал, что внимательный может научиться многому, просто наблюдая за людьми и природой.
Тому, чему Джеронимо не мог научиться из книг, он учился от людей. В том числе и умению ходить плавно, гладко, как девушки,  определенным жестам, взглядам.
Как только патриций сообщил, что угроза  попасть в трясину материнской заботы миновала,  Джеронимо благодарно склонил голову, признавая:
- Вы спасли меня, мессер.
И тут же, после слов о дерзости с неподдельным удивлением взглянул на гостя, едва не бросившись заверять, что ни в чем не дерзил, и ворота открыл и коня в стойло поставил – чего ж более?
- Какой уж там талант?! Все что мне приходится делать обыкновенно в женском платье – это стоять утреннюю мессу, да обмениваться приветствиями с монахинями, - признался юноша, - я просто скромный вестник  для двух влюбленных, - ироничная нотка окрасила последнее слово и тут же рассеялась.
В каре-зеленых глазах Джеронимо плескался  еще не озвученный вопрос, но колебания – задавать его, или  оставить любопытство при себе, были недолгими.
- Я действительно не желал быть дерзким и неприветливым, - ресницы Джеронимо дрогнули, смокнулись на мгновение, размыкая прямой контакт взглядов, - и мне просто неведомо, как девицы разговаривают с мужчинами.
Он выдержал паузу и предложил, не столько из долга гостеприимства, сколько из разыгравшегося уже любопытства:
- Может после того, как вы отдохнете после ночной дороги,  расскажете мне об этом?  Или я позабавлю вас нашими семейными байками.
В любимых семейных историях, которые так любят коллекционировать старики не было ничего особенно примечательного, но не о кладбищенских же приведениях рассказывать патрицию и не о вычитанном в трудах Галена – если они когда-то интересовали Франческо, тот все давно прочел сам.